Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

— Настроение неопределенное, но сочувствие правительству, — говорили одни… Кто? Не знаю. Это не был доклад кого-нибудь, кто имел бы в руках проверенные данные, сообщал бы сведения, 9 которыми можно было бы руководствоваться.

И тогда, в тот самый день, не мог бы сказать, кто это сказал. Может быть, кто-нибудь, кто пришел к нам, пока это можно было, посидел и ушел. Может быть, сообщение по телефону. Телефон работал долго. С городом, с разными лицами разговаривали многие: Вердеревский, Кишкин, Никитин и др.

— Скорее несочувствие большевикам, но и к правительству нет сочувствия. Позиция нейтральная. Перейдут в лагерь победителя.

А это кто сказал? Не помню. Может быть, кто-нибудь один, а может быть, сразу многие. И, во всяком случае, и это не было сведением, а скорее мнением, рассуждением…

Из города сообщали, что население взволновано, очень настроено против большевиков… Идут партийные заседания: — все партии высказываются против большевиков и против их выступления… Одним словом, большевики постепенно… «изолируются»…

Высказываются.

Это было необыкновенно утешительно!..

Будет открыто заседание Городской думы: там выскажутся все партии и все организации, будет выработана общая резолюция…

«Общая резолюция»!!! Какое настроение энергии!..

Пришли в действие все говорильни!..

Потом попозже, но в тот же день — запомните: в тот же день — открылись две новые: «Комитет спасения родины и революции» и «Комитет безопасности»… Они тоже будут… «изолировать». Мы увидим — кого.

Открылся съезд Советов…

О, какое мужество, какую страсть, какую решимость проявят там подлинные защитники демократии и революции! Как торжественно, пролив океаны слов, покинут заседание и закончат последовательно проведенный процесс «изоляции» большевиков в тот момент… когда по ордеру Военно-революционного комитета поведут большевики в Петропавловскую крепость всех членов Временного правительства под предводительством «товарища» Антонова.

«Население» Петрограда и его революционные руководители «изолировали» большевиков неосознанной панической тревогой и словами, а большевики без слов — с винтовками, бомбами, пулеметами, броневиками и пушками — охватывали плотным кольцом изолированный орган всенародной власти.

На Зимний дворец сосредоточенно глядели орудия с башен «Авроры» за Николаевским мостом и пушки Петропавловской крепости. В огромные окна дворца лил холодный свет серый бессолнечный день.

В сухом воздухе отчетливо видны городские дали. Из углового окна виден загроможденный простор вдоль широкой могучей реки. Равнодушные, холодные воды… Притаившаяся тревога застыла в сыром воздухе…

В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные…

Вокруг нас была пустота, внутри нас — пустота, и в ней вырастала бездумная решимость равнодушного безразличия.

— Что грозит дворцу, если «Аврора» откроет огонь?..

— Он будет обращен в кучу развалин, — ответил адмирал Вердеревский, как, всегда, спокойно. Только щеку, в углу правого глаза, задергал тик. Передернул плечами, поправил правой рукой воротник, опять заложил руки в карманы брюк и повернулся, чтобы продолжать прогулку. На минутку остановился:

— У нее башни выше мостов. Может уничтожить дворец, не повредив ни одного здания. Зимний дворец расположен для этого удобно. Прицел хороший.

И опять пошел…

Разговоры по телефону велись непрерывно с разными организациями и лицами — то с тем, то с другим. Кажется, с Никитиным больше всех. Наше положение они не выясняли нисколько.

Все более и более несомненным становилось лишь одно, что ни на какую действительную военную поддержку, кроме той, что у нас есть, мы рассчитывать не можем. И можем ли рассчитывать на ту, что есть?.. Сколько времени мы здесь проведем? Чем все это кончится? Как мы должны вести себя? Какое распоряжение отдать охраняющим нас частям войска?

Этот момент непременно наступит, — когда надо будет дать короткий решительный командный приказ. Какой?

Защищаться до последнего человека, до последней капли крови? Во имя чего?

Если власть не защищают те, кто ее организовал, нужна ли она? Если же она не нужна, если она изжита, кому и как ее передать и по чьему приказу?..

Те, кто ее организовал и ее не защищает, однако «изолируют» тех, кто ее хочет взять, и не отдают приказа ее передать.

Мы ее не можем швырнуть на площадь в руки толпы. Ни разум, ни сознание долга этого не позволяют… Это не жажда власти, а только сознание долга… Если это уже не власть, то это все еще полномочия верховной власти, данные народом, и возвращены они могут быть только народу.

Те, кто теперь нас покинул, потом станут нашими обвинителями и скажут — «вы не смели отречься от того, что было не вашим правом, а вашей обязанностью!».

Значит… Значит — происходит какая-то — политическая символика.