Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Обычной картиной в помещениях нашей военки была картина человеческой массы, теснившейся в комнатах: солдаты, рабочие, пропагандисты, агитаторы — вся эта толпа шумела, двигалась, торопилась, брала газеты, листовки, книжки, вливалась в помещение и выливалась из него. Вот какой-то солдатик связывает кипу газет, вскидывает ее на спину и, кряхтя, идет к выходу, чтобы направиться в свою часть; вот рабочий требует немедленно направить к ним на завод агитатора, так как военный наряд солдат только что отказался повиноваться офицеру-черносотенцу и необходимо использовать это настроение. Вот другой рабочий требует литературы для распространения в расположенной по соседству с заводом воинской части. Здесь какая-то девушка со слов солдата-гвардейца записывает рассказ о злоупотреблениях их капитана, там солдат, держа корявыми пальцами карандаш, пишет корреспонденцию в нашу газету. В одном углу группа рабочих уже практически договаривается с двумя солдатами, как наладить вынос винтовок из цейхгауза, в другом углу на скамье сидят крестьяне в армяках, в лаптях, в поярковых шляпах и медленно жуют хлеб, а перед ними суетится молодой солдатик и торопливо что-то старается втолковать старикам… Это ходоки-крестьяне из деревни, насчет земли; и сын-солдат ничего иного не мог придумать, как привести стариков за советом к нам.

Шум, толкотня, все новые и новые группы солдат и рабочих, вливающихся в наше помещение на Литейном, беспрерывные телефонные звонки из районов, сообщения о малейшем событии в части, тут же обсуждение важнейших событий текущей политической жизни — вот обычная картина нашего дня. Но и ночью не засыпала наша военка. Чем все больше и больше приближалась развязка, тем жизнь нашей организации становилась все более и более нервной, кипучей и шумной.

Все чаще и чаще приходилось оставаться на ночь в военке или у какого-нибудь товарища поблизости и чувствовалось, что теперь уже ни к чему та паспортная фальшивка, какую пришлось завести после июля. Мы лихорадочно работали по еще большему расширению наших связей.

Это необходимо было сделать; так как мы отлично понимали, что в грядущей борьбе мы, т. е. вооруженная солдатская масса вместе с небольшой частью вооруженных рабочих, под руководством нашей партии явимся тем физическим тараном, которому суждено разрушить твердыни враждебной нам буржуазной власти.

Все чаще и чаще мы в тесном кругу нашего бюро обсуждали этот вопрос, нисколько, конечно, не преувеличивая нашей роли, но вместе с тем отчетливо понимая, какую ответственную задачу возложила на нас история. Мы не только не задирали носа, но, наоборот, хорошо понимали, как много еще нужно сделать — укрепить и расширить наши связи среди солдат, завести новые, вооружить как можно больше рабочих, передав им винтовки и револьверы, связаться еще лучше с фронтом.

А положение между тем становилось все напряженнее и напряженнее. Чувствовалось, что развязка близка.

Еще летом такого чувства не было. А теперь, в конце сентября и начале октября, это чувство и ожидание грядущих событий были везде и у всех.

Когда закрывались собрания, когда пустели залы и замирали последние звуки речей агитаторов, когда рабочие расходились по домам и на улицах предместий наступала тишина, тогда в этой тишине чувствовалась какая-то настороженность, ожидание чего-то необычайного, незаурядного. Тишина эта, казалось, чутко к чему-то прислушивалась.

Все как-то инстинктивно понимали, что в этой тишине таится что-то великое, зародыш каких-то грядущих необычайных событий.

Мы все — члены наших центральных революционных органов: ЦК, ПК, военной организации и члены наших заводских и фабричных организаций, все, начиная от руководящих верхов и кончая пролетарием, стоявшим у станка, прекрасно понимали, что выступление пролетариата неизбежно.

Все прекрасно понимали, что наш классовый враг не спит и деятельно готовится к удушению революции. Фактов, подтверждающих это, было множество; правительство Керенского приступило к осуществлению плана вывода революционно настроенного гарнизона из столицы; наоборот, в столицу приходили реакционно настроенные казачьи части; на фронте также принимались меры — расформировывали неспокойные революционные части, подавлялись малейшие попытки протеста. Правительство лелеяло мечту сдачей Петрограда задушить революцию в корне.

Между тем из провинции приходили все чаще и чаще вести о нараставшем движении крестьян, захвате помещичьих земель, стихийном стремлении самочинно разрешить вековой земельный вопрос.

Все понимали, что всеобщий взрыв не за горами, что к нему нужно быть готовым, если мы не хотим остаться за бортом истории.

Нужен был чей-то авторитетный призыв, указание, определение того главного и существенного, что характеризует текущий момент.

И такое указание было дано в резолюции ЦК, где говорилось о том, что «вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело» и что «ЦК предлагает всем организациям руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы».