Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

— Да, — живо согласился капитан. — Вот это верно. Лучше уж какую угодно власть, да только твердую. Создадут ли ее темные, невежественные рабочие?

— О, об этом не беспокойтесь, — ответил я: — не пожалеете.

В это время человек десять солдат-большевиков, членов нашей организации, узнав, что меня задержали, пришли требовать моего освобождения. Я успокоил товарищей и, иронически поклонившись капитану, сказал:

— За твердую власть большевиков!

В противовес разложению и расхлябанности аппарата правительства, неуверенности и безнадежности его агентов, у нас, начиная от Смольного с его Военно-революционным комитетом и кончая каждым заводом, каждой фабрикой, каждой полковой частью, каждой самой маленькой ячейкой, царило всеобщее воодушевление, уверенность в успехах, твердая решимость действовать до конца.

Теперь, пятнадцать лет спустя, люди, не принимавшие участия в борьбе, не понимают, как это из того всеобщего хаоса, брожения, бесчисленных толп народа, наполнявших Смольный, заводы, клубные залы, казармы, как будто бы внезапно создалась действительно могущественная власть, сумевшая внести в волнующееся человеческое море порядок и организованность.

Эти люди не понимают главного, именно того, что мы, партия революционного пролетариата, были выразителями всего многомиллионного народа трудящихся, его чаяний, его надежд, что каждый из нас, выдвинутый событиями наверх, выдвигался именно потому, что умел лучше, полнее и совершеннее других выражать эти чаяния масс, потому что каждый из нас не думал о себе, в любую минуту готов был умереть за эти интересы трудящихся, потому что масса это видела и понимала и, идя на жертву сама, верила нам, верила этой готовности каждого из нас раствориться, умереть в этом океане героического, невиданного самопожертвования.

Каждый рабочий, каждый солдат, все трудящиеся видели и понимали, что мы боремся за власть не для себя; не за свои узко-эгоистические интересы, не за то, чтобы самим сладко пить и есть, когда голодают десятки миллионов, а живя так же, как эти десятки миллионов, в случае нужды сложить свою голову за их интересы и нужды.

Повиновались нам и шли за нами не потому, что мы угрожали тюрьмами, пытками и ссылками, а потому, что мы были выдвинуты этими массами, чтобы покончить и с тюрьмами, и с пытками, и с ссылками, и создать невиданное еще царство трудящихся с безграничной свободой и счастьем.

Мы деятельно готовились к восстанию. Работы было так много, что теперь частенько приходилось оставаться и на ночь в военке на Литейном. Нас, т. е. Подвойского и меня, очень тревожило то обстоятельство, что мы не были особенно хорошо обеспечены со стороны Выборга и вообще Финляндии, а там, между прочим, находились моряки и артиллерия.

Как-то ночью, вскоре после свидания с Зиновьевым, я собирался прилечь отдохнуть в военке, как передо мной, точно из земли, вырос А. В. Шотман.

Он пришел сообщить мне, что В. И. Ленин желает срочно видеть меня.

Нечего и говорить, что я с огромной радостью последовал за тов. Шотманом.

Со всяческими предосторожностями мы добрались до того места, где ожидал нас Владимир Ильич.

Я не стану повторять здесь того, что мной уже было рассказано в другом месте.

Упомяну только, что, обсудив с Владимиром Ильичом состояние наших военных сил, мы пришли к заключению, что я должен немедленно отправиться в Гельсингфорс и Выборг с целью выработки с нашими товарищами Дыбенко и Смилгой единого плана действий и, главное, обеспечения поддержки со стороны расположенных в Выборге артиллерийских частей.

Поездка моя должна была состояться быстро и срочно, и притом с таким расчетом, чтобы я мог вернуться к 24-му дню, который был намечен как день начала восстания.

Эта беседа с учителем и вождем, его советы, мудрость, твердость, предусмотрительность и вместе с тем товарищеская простота и задушевность навсегда останутся в моей памяти Лучшим воспоминанием моей жизни.

Я — рядовой член партии, я — маленький винтик могучей организации пролетариата, почувствовал как-то физически гений вождя, его уменье разбираться не только в самых сложных построениях теории, но и в самых мельчайших деталях сложной конфигурации наших военных сил.

Гениальные мысли и рядом с этим самые узко-практические советы по Делам нашей военки, сокрушительные доводы за выступление и вместе с тем изумительная способность старшего товарища проникать в твои маленькие личные нужды и интересы.

Я как-то ясно до очевидности почувствовал, что вот здесь, рядом со мной, сидит тот вождь, тот могучий интеллектуальный центр, от которого идет тысяча нитей ко всем нам и к которому, в свою очередь, сходятся невидимо и таинственно те организационные связи, та воля, без которой невозможно никакое великое действие.

Я-вернулся в Петроград 24-го, и в ту же ночь, с 24-го на 25-е, началось восстание.

Трудно теперь восстановить в памяти точный ход событий, да это и не мое дело сейчас, не-историка, а одного из рядовых участников великих событий, какие потрясли мир.