Октоберленд

Усталость не трогала его, но он боялся, что его увидят и за ним погонятся. Когда впереди появился трейлер, Бульдог прибавил ходу и вспрыгнул на него сзади на металлическую лестницу, потом забрался под низ машины. Дорога летела под ним в дюймах от его висящего между колесами тела. Когда грузовик остановился в городе, Бульдог выскользнул из-под него. Люди в фуражках с козырьками и фланелевых рубашках разинули рот, показывая на него пальцами, и Бульдог кинул в них сон. Они свалились, и он, невидимый, бросился прочь по раскаленному от солнца асфальту — янтарная тень, скользящая мимо баков дизельного топлива на стоянке грузовиков.

Он бежал по дикой природе, пробираясь сквозь кустарник и оставляя за собой след осыпавшихся листьев и обломанных веток. Собаки лаяли при его приближении, а потом начинали скулить, не в силах понять, куда он девался. Коровы поднимали розовые ноздри и с шумом нюхали воздух, потом успокаивались и продолжали пастись. Он бежал за солнцем, за желтой баркой, плывущей по синему океану.

Далеко в стороне проплывали огороженные поля и фермы. Он перепрыгивал через изгороди, а потом с помощью волшебной силы поднялся над землей. Она ушла вниз — лоскутное одеяло полей, вышитое дорогами, рельсовыми путями и коричневой лентой реки. Он не летел, он вошел в небо как в большую синюю кухню. Вокруг клубились облака, и он шагал над ними. Возле туманного горизонта ползли реактивные самолеты.

При этом переходе над планетой он испытывал силу, которая подстрекала его обернуть собственную магию на себя и извлечь воспоминания об Ирте и городе с названием Заксар, где он жил когда-то, как сказала ему Мэри. Легкость, с которой он переступал через мраморное кружево облаков, вселяла уверенность, что когда он встретится с Мэри, ему хватит сил переместить свои воспоминания из ее головы в свою.

Он шел вдоль реки дня, высматривая город Нью-Йорк. Раздражение смешивалось с тревогой при попытке опознать бесчисленные пятна бетона, покрывшие землю как вирус табачной мозаики, и он лишь понимал, что если бы его учили на чародея, ему было бы легче направлять свою силу.

Ледяные облака сверкали в стратосфере, как холодные боги, как мертвый сон живых существ. Он бросал в них своей магией, воспоминаниями о Мэри Феликс, и они шевелились крошечными радугами, складываясь в ее образ.

— Идите к ней! — приказал он, и они пролились полосой града. — Идите к Мэри Феликс!

Крепко держа в памяти образ своей подруги, он зашагал с неба вниз по ступеням града и дождя. Сверкали ветви молний, гремел гром. Путь вниз оказался длиннее, чем думал Бульдог, и солнце уходило к горизонту, оставляя разливы розового и зеленого света.

Он не позволил себе отвлечься на мрачное угасание дня, думая только о Мэри Феликс и обо всем, что сказала она ему о нем самом и о Светлых Мирах.

«Вся материя есть свет», — думал он, спускаясь горящими облаками заката в сверкающий город на узком острове. Он знал, что это и есть Манхэттен. Память о Мэри Феликс зазвенела отчетливее, когда он приблизился к огромной двойной башне на южном конце острова. В воде под лучами заходящего солнца стояла гигантская статуя женщины с факелом над ее лучистым венцом. В сгущающихся сумерках вокруг нее мерцающими искорками плавали лодки.

— Вся материя есть свет, — сказал он вслух, с интересом вспоминая, что говорила ему Мэри Феликс о происхождении Темного Берега. — Свет теряется в материи.

Он храбро спустился в Город Утерянного Света, следуя тугой нити энергии, соединяющей его с женщиной, которая хранила его память.

Он спустился на крышу, уставленную дымоходами, трубами и водонапорными баками, и подошел к массивной надстройке с конической крышей. Дверной молоток в форме головы барана ловил последний лучик уходящего дня. Мэри была там, внутри. Сквозь помехи уличного шума слышно было, как она поет какую-то мрачную песню в сопровождении голосов зловещих ангелов.

— Мэри! — позвал он своим гулким голосом. — Мэри Феликс!

Резные двери растворились наружу, и возник Нокс, высохший до костей, продолговатый черный череп закрыт капюшоном церемониальной мантии.

— Добро пожаловать в Октоберленд, Бульдог! — приветственно махнул он высоким узловатым посохом. — Войди в наш круг.

Бульдог бросил в него сном, и Нокс поймал его искривленным посохом и бросил обратно в Бульдога. Как бальзамический ветер, охватила зверочеловека усталость, ноги его подкосились. Он понял, что лежит навзничь на толе крыши, глядя на звезды, сверкающие как слезинки.

Нокс навис над ним и ударил тупым концом посоха между глаз — с размаху. Яркие пылинки вспыхнули в мозгу Бульдога, и члены его окостенели.

— Ах, какой ты длинный путь прошел к нам, — сказало лицо черепа. — Теперь отдыхай, твой путь окончен.

Бульдог напрягся, пытаясь шевельнуться. Дрожь прошла по всему телу, суставы скрутило ноющей болью.

— Лежи смирно, Бульдог. — Глаза аспида сузились, и Нокс осклабился, показав мелкие зубы. — Я хочу сделать все чисто. — В паучьей руке появился черный нож. — Боюсь, это будет больно — но не так сильно, если ты будешь лежать тихо.