Оле Бинкоп

Но майской ночью величавой
В извечной тайне темноты
Из-под коры ее шершавой
Явились белые цветы…

Вильм Хольтен выехал первым — с одеялами. Франц Буммель запрягает своих арабских чистокровок. Крюгер с фонарем в руках садится рядом на козлы, а на подводе за их спиной притулились Мертке и Эмма.

Они подъезжают вплотную к той яме, которую выкопал Оле. Перед ямой уже стоит Вильм. Ветер треплет его волосы. Вильм потеет от страха, а сам весь дрожит. Его огромные детские глаза устремлены на Мертке.

На ложе из камышей покоится мертвый Оле Бинкоп. Глаза у него открыты. Он никогда не закрывал их при виде опасности. Не звезды ли он считает?

Карл Крюгер прижимает к груди старую шляпу.

— Вот он лежит: не черт и не ангел, просто человек.

— Из-за своеволия и погиб, — сердится Эмма. — Антон никогда бы этого не допустил.

Карл Крюгер поглаживает камыши, на которых лежит его мертвый товарищ.

— Своеволие без своекорыстия — для этого в человеческом языке пока нет слов.

А Мертке стоит, стоит, будто и сама она умерла.

Эмма сжимает ее руку.

— Плачь!

Мертке не плачет.

57

Занимается утро. Солнце ослепительно сияет, будто уже повернуло на весну. Даже озера очистились ото льда. Экскаватор на гусеничном ходу ползет в луга.

Молодая женщина поднимается на холм к птицеферме. Вид у нее горестный. До сих пор ее жизненный путь не был усыпан розами. Женщина открывает птичник, и стая уток высыпает оттуда.

Слышно, как хлопает множество крыльев. Шум и свист в воздухе. Радуясь свободе, птицы летят к озерам, тучей закрывают солнце и опускаются за лесом.

А женщина провожает глазами эту тучу — обрывок счастья, завещание. Робкая усмешка трогает ее губы, слабый, трепетный огонек.

Еще вчера была у этой женщины длинная коса. Сегодня она расчесала волосы на пробор и подколола их шпильками. А солнцу все равно. Оно знай себе золотит их. Земля кружится в мировом пространстве.

Так что же тогда деревня на этой земле? Глазок на кожуре подгнившей картофелины или красная точечка на освещенной солнцем стороне наливающегося яблока?