Ole, Ороско! Сикейрос, si!

— ...в галерее, полной никому не нужных фотографий.

— Нет! В галерее, полной бесценных свидетельств жизни и творчества художника-маргинала, умершего слишком рано, но зато, слава богу, остались эти вдохновенные фотографии, за которые можно будет просить фантастическую цену! Кардинал Махони дал официальное разрешение на публикацию, и цены вообще взлетели до небес.

— Так что же, никто до сих пор не рассказал, где находятся оригиналы?

— Никто и не расскажет. Родные предупреждали своего мальчика: не играй на шоссе — а смотри, как вышло! Вероятно, яркое торжество в честь Себастьяна на выставке его фотографий они еще переживут, но вот мост восемьдесят девять на автостраде сто один... после его смерти он стал для них слишком печальным зрелищем и чересчур коммерческим. И тогда Монтойя придумал зажечь тысячу свечей и создать церковь Святого Себастьяна.

— Сколько людей знают эту историю?

— Монтойя, владелец галереи, может быть, пара тетушек-дядюшек. Ну и мы с тобой. Никто не выпустит кошку из мешка, чтобы она перебежала шоссе. Так мама говорила. Протяни-ка руку на заднее сиденье. Пощупай. Ну, что?

Я протянул руку назад и пощупал.

— Похоже на три ведра.

— А еще?

Я снова пошарил рукой.

— Большая кисточка!

— Значит что?

— Три ведра с краской!

— Верно!

— Но зачем?

— Чтобы закрасить придорожные шедевры Себастьяна Родригеса.

— Закрасить все эти бесценные фрески? Для чего?

— Если мы их оставим, кто-нибудь случайно обратит на них внимание, сравнит с фотографиями в галерее, и наша песенка спета!

— Весь мир узнает, что он был всего лишь безбашенным смельчаком, рисовавшим граффити на шоссе?

— Или начнет гоняться за его гениальными произведениями, и на дороге возникнут аварии или пробки из-за толпы зевак. Ни то, ни другое не приемлемо.

Я долго смотрел на ярко разрисованный пролет моста.

— А кто будет закрашивать всю эту живопись?

— Я! — ответил Сэм.

— И как же ты будешь это делать?

— Ты будешь держать меня за ноги вниз головой, а я буду замазывать. Только сперва высморкайся. Никаких чиханий.

— Сикейрос, nada[2], Ороско, no[3]?

— Точно. Можешь повторить это еще раз.

Я повторил эти слова трижды. Но про себя.