Действительно, все прошло замечательно. Луис блестяще работал и с бандерильями, и с плащом. Реакция публики явно запаздывала, но когда уже успех стал явно очевиден, над трибунами пронеслось громовое "оле!". Ободренный "Очарователь из Валенсии" показал игру, полную трудностей и невероятного риска, и убил быка с такой ловкостью и уверенностью, что вся арена стала похожа на извергающийся вулкан. Президиум наградил триумфатора обоими ушами животного. Под крики ликования Луису пришлось совершить круг почета в сопровождении квадрильи, которая возвращала на трибуны головные уборы зрителей, бросаемые ими в знак почета или восхищения. Дон Амадео сдавил меня в объятиях, а более спокойный дон Фелипе сказал:
– Мне, как святому Фоме: нужно было увидеть, чтобы уверовать…
Когда Луис подошел к нам, вытирая лицо, по которому струился пот, я не мог удержаться и прошептал ему:
– Я думал, что знаю тебя до конца, амиго, но, прости,- я не думал, что ты сможешь так выступить. Ты был наравне с самыми великими!
Он доверчиво улыбнулся.
"Очарователь из Валенсии" приковал к себе всеобщее внимание, и публика, желая поскорей увидеть его вновь, была несправедлива по отношению к двум другим тореро, выступавшим вместе с Луисом. Толпа скандировала: "Эн-кан-та-дор!… Эн-кан-та-дор! Эн-кан-та-дор!"[61] Теперь Луис Вальдерес мог с уверенностью думать о своем будущем, а дон Амадео - подсчитывать доходы. Когда Луис вновь появился на арене, крики публики сменились полным молчанием. Сотни людей как-бы слились воедино с матадором в исполнении давнего ритуала корриды. После терсио[62] пикадоров началось терсио бандерильерос.В это время ко мне подошел Гарсиа с искаженным от боли лицом.
– Я адски страдаю, дон Эстебан… Дайте мне кофе…
Я поспешно открыл термос и налил ему полную чашку. Он выпил ее одним глотком, несмотря на то, что жидкость была очень горячая, и, поблагодарив, бросил:
– Теперь быку придется держаться крепче…
Меня что-то беспокоило, но я не мог определить, что именно. До сих пор все шло хорошо, даже слишком хорошо, и моя старая цыганская кровь, веря во всякого рода предсказания и проклятья, без конца подсказывала, что счастье не может быть бесконечным. Тем временем Луис отлично воткнул свои бандерильи, и публика приветствовала его криками "оле!". Затем началась работа с плащом. Вдруг дон Фелипе толкнул меня локтем.
– Посмотрите на Гарсиа!
Прислонившись к баррера, бандерильеро стоял с совершенно отсутствующим видом. Такой отход от работы был слишком необычен, и я направился в его сторону, чтобы узнать в чем дело. Когда я хлопнул Гарсиа по плечу, мне показалось, что я его разбудил.
– Что с тобой, Хорхе? Опять желудок?
– Нет… дон Эстебан… Не знаю, что со мной…
Он говорил с трудом, словно пьяный, и взгляд его был затуманен. Марвин подошел ко мне.
– Что с ним?
– Я ни черта не понимаю!
В этот момент Луис, окончив первую серию работы с плащом, чтобы перевести дух, позвал Гарсиа подменить его. По зову матадора Хорхе встряхнулся и направился было к Вальдересу. Я удержал его.
– Если вам плохо, Хорхе, оставайтесь здесь… Я все объясню Луису.
Он отстранился и возмущенно сказал:
– Тореро я или нет?
Пот стекал по его лицу, чувствовалось, что он производит над собой невероятные усилия. Внезапно я понял, что бандерильеро шел к быку, не понимая, где он находится: Хорхе Гарсиа шел к своей смерти. Я крикнул:
– Гарсиа! Вернитесь! Я приказываю вам вернуться!
Он меня, конечно же, не услышал. Удивление, заставившее замолчать публику вокруг меня, вскоре охватило все трибуны. Некоторые вставали, пытаясь понять, что происходит на арене. Дон Фелипе заметил:
– Он идет, как лунатик!
Я прокричал матадору:
– Луис! Внимание на Гарсиа!
Торерос из квадрильи ничего не поняли. В это же время Хорхе продолжал идти и вскоре оказался почти в центре арены, в нескольких метрах от быка, еще не успевшего обратить на него внимание. Я схватился за баррера, чтобы перепрыгнуть, но дон Фелипе удержал меня:
– Слишком поздно!
Подбежал дон Амадео:
– Дон Эстебан, сделайте что нибудь! Он сошел с ума!
Изо всех сил я закричал:
– Луис!… Ламорилльйо!… Помогите ему! Задержите его! Прикройте его!