Олег Даль

1968 М. Горький. "НА ДНЕ". Пепел

1969 М. Микаэлян. Г. Волчек. "ПРИНЦЕССА И ДРОВОСЕК". Магиаш

А. Осецка. "ВКУС ЧЕРЕШНИ". Мужчина

1973 М. Салтыков-Щедрин. "БАЛАЛАЙКИН И К0". Балалайкин

1974 М. Рощин. "ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА". Гусев

А. Вампилов. "ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ АНЕКДОТЫ". Камаев

1975 В. Розов. "ВЕЧНО ЖИВЫЕ". Борис

1975 В. Шекспир. "ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ". Сэр Эндрю Эгьючик

Ленинградский театр имени Ленинского комсомола

Сезон 19/1/1972

А. Арбузов. "ВЫБОР". Двойников

Театр на Малой Бронной

Сезон 1977/1978

И. Тургенев. "МЕСЯЦ В ДЕРЕВНЕ" . Беляев

"ВЕРАНДА В ЛЕСУ". Следователь

Малый театр

31 декабря 1980 года. Ю. Бондарев "БЕРЕГ". Алекс

Театральные роли Олега Даля

Появляясь среди полярников в зимовье, Антон Семенович поражал резкостью, нетерпимостью, даже жестокостью. Длинная до пят шинель, казавшаяся на нем броней, делала его похожим на хорошо выстроенный и налаженный механизм. За его резкими отрывистыми командами чувствовался человек, привыкший жить по приказу сам и отдавать их другим, приспособившийся к начальственным окрикам и отношению к разным по своим индивидуальностям людям, как к безликой массе. По рекомендации руководства ТВ после уже завершившихся съемок был доснят эпизод - Антон Семенович выслушивал указания вышестоящего начальника: в случае невыполнения задания стружку с него снимут вместе с партийным билетом. Но и без этого вставного номера за спиной актера вставал 37-й год, как глухая, мрачная, необоримая сила.

Образ Антона Семеновича по многим чертам и социальному подтексту близко стоит в ряду образов, ставших темой Олега Даля. Но исследование проведено им как бы "с изнанки". Тип был гипертрофированно "положительный", правильный до нетерпимости, точный до жестокости, требовательный до равнодушия. Все человеческое в нем - сломлено, задавлено.

На пробах актер надел на себя длинную шинель, буденовку и очки в тонкой оправе. Остались очки - ясная и точная аналогия хорошо известному пенсне, да шинель, правда, другой эпохи и другого рода войск. Но все равно чувствовалась закалка бывалого военного, прошедшего по полям гражданской войны. А раз так - значит, сидит в нем где-то подспудно азарт побед, боевое товарищество, революционный пафос. А раз так - значит, есть точка отсчета, и можно добраться до того, что спрятано у человека в самой сердцевине.

Постепенно, из кадра в кадр, складывает актер детали и мелочи, которые, соединяясь в единое целое, высвечивают сильную и независимую волю крупной личности. Но сейчас эти качества нашли неверное приложение. Против кого их тут применять?! Против людей, которые изголодались по жизни на Большой земле, по новостям (самолет приходит раз в полгода), по человеческому общению (надоели друг другу за время зимовки), по человеческому участию?! А именно последнего от него ждут люди больше всего.

Актер отыгрывает и это ожидание, создавая впечатление, что его герой оттаивает не просто сам по себе. Его меняют люди. Арктика диктует свои законы. На одних окриках здесь далеко не уедешь, а причала и подавно не построишь. Процесс, скрытый от глаз, но ощутимый весомо, происходит постепенно, до полного перелома.

Сцена "заочных родов" - врач по рации помогает принять ребенка врачу с соседнего зимовья - одна из наиболее сильных в фильме вообще и у Даля в частности. Прекрасный актерский дуэт - врач - Р. Быков, начальник - О. Даль: два полярных характера прошли через конфликт и существовали каждый своей жизнью в отдельности. По сути своей эта сцена была бенефисом Быкова, так как первую партию вел доктор. Поэтому в суматохе происходящего герой Даля отходил на второй план. Возникал его голос в общей полифонии случайно, вроде бы мимоходом. Но из этого маленького "антре" актер сделал подлинный шедевр. Непредсказуемость - вот, пожалуй, главное качество исполнительской манеры Даля в этом фильме. Это был уже совершенно другой человек - растерянный, робкий, взволнованный. Неотрывным испуганно-прикованным взглядом следил он за доктором, мечущимся по зимовью.

"Вы-то что волнуетесь, не ваша ведь жена рожает", - бросал на ходу доктор. Молча закрывал Антон Семенович лицо, и только его длинные пальцы мелко дрожали. А спустя некоторое время он сидел ссутулившись за перегородкой - иллюзией личного кабинета. Сняв очки и близоруко поднеся их к глазам, всесильный начальник строительства вертел в руках детскую пирамидку. А на лице - воспоминания, воспоминания... В короткие мгновения, опять без слов, улеглась целая судьба - неприятности по службе и несложившаяся личная жизнь, какая-то трагедия.