Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания

Очень хороша была в этой вещи Алла Покровская. Ее героиня уже рассталась с героем Олега, но приходит к нему НАКАНУНЕ. Блестяще сыгранная дуэтом сцена!

Вообще, я не могу сказать, что очень подробно помню „Удар рога“, но все, что касается изначально трагического ощущения: этот спектакль не может кончиться хорошо, все будет именно ТАК, А НЕ ИНАЧЕ — это сразу было видно по лицу Олега. Прошли годы, без малого четверть века, а я все еще под впечатлением этой работы. Ужасно обидно, что ее так безжалостно уничтожили.

В эпиграф к этой главе вынесены две строчки из моего письма к Лизе в Нарву. До чего интересные строчки! Картина „Старая, старая сказка“ снималась на „Ленфильме“ весной 1968 года. „Ловила“ я ее в Ленинграде в сентябре 1969-го, а увидела лишь зимой 1970-го. В чем было дело? Почему этот очаровательный фильм, ставший теперь такой же киноклассикой, как когда-то „Золушка“, полтора года пробивался к зрителям? Не знаю… Теперь уже я не задаюсь этим вопросом, как когда-то. Я могу смотреть эту картину утром и вечером. Вчера, сегодня и завтра — каждый день. Вот все, что я хочу о ней сказать.

Могу похвастаться еще одним очень редким просмотром: в 1971 году я видела актерскую работу Олега в экранизации „Двух веронцев“ Шекспира, снятой на ленинградском телевидении режиссером Владимиром Геллером. Факт любопытен уже хотя бы тем, что теперь этот (опять же!) фильм-спектакль мало кто помнит: все-таки ТВ Ленинграда — это не Останкино. Кроме того, роль Валентина стала вторым обращением Даля к драматургии великого британца — сразу же после Шута в „Лире“ у Г. Козинцева и задолго до Эгьючика в „Двенадцатой ночи“ у П. Джеймса; тем более обидно сознавать, что такая работа выпала из поля зрения не то что критиков, но и простых смертных — зрителей…

Впрочем, я (как зритель, разумеется) не смею сказать, что это была очень хорошая постановка — там получились какие-то „навороты“… Мне кажется, что Олега в этой вещи несколько стеснил режиссер: что-то ему явно мешало, хотя роль, в общем-то, была для него очень подходящая. Но почему-то у меня не осталось такого большого и глубокого впечатления, как от „Удара рога“. Ведь пьеса Састрэ, в общем-то, весьма средняя, а Шекспир — это Шекспир. То ли что-то было недожато Геллером, то ли Олег не очень уютно чувствовал себя в этой атмосфере — не знаю и не понимаю причины, но из-за этого „неизвестно чего“ возник какой-то разлад. Появлялся Олег — и все смотрелось с удовольствием. Потом он исчезал, и опять наступала труднообъяснимая тягомотина…

Сам Олег никогда не говорил об этой постановке, и ее почти никогда не повторяли.

Но почему же у нас не повторяют телеспектакли?…

Я помню Олега в „Домби и сыне“ в постановке Галины Волчек. Там была у него, правда, ужасная роль: отвратительный человек без капли юмора. А Олег играл его очень хорошо, очень жестко, очень „по-диккенсовски“. Замечательный был спектакль! И я его никогда больше после 1974 года не видела. Его, наверное, тоже смыли… Ведь почему еще никогда не показывают?! А ведь там был весь „Современник“ начала 70-х — один Гафт в этой работе чего стоит! Зато часто крутили „Записки Пиквикского клуба“ — вещь, поставленную куда как более слабо, чем „Домби и сын“.

…Долгие годы мы с Лизой ждали встречи со злодеем Каркером Олега, но боюсь, что она уже никогда не состоится. Разве что к какому-нибудь юбилею Диккенса вспомнят об этом спектакле…

При жизни Олега я не видела ничего из его ранних работ, т. е. картин, снятых до „Старой, старой сказки“, принесшей ему всесоюзную известность. Правда, однажды, в 70-е годы он сводил меня на „Хронику пикирующего бомбардировщика“, но я сейчас плохо помню куда, как и при каких обстоятельствах. Зато я помню, что, когда из Парижа приехал мой брат Игорь (Олега уже не было в живых), мы с Лизой возили его в какой-то очень далекий кинотеатр, где шла „Хроника“. И я лишний раз убедилась в том, что Игорь ни черта не понимает в искусстве, потому что, посмотрев такую хорошую картину о войне, он, прошедший ее всю до 9 мая в полку „Нормандия — Неман“, больше всего внимания обратил на то, что „самолет неправильно показали — не такой он должен был быть“. Мы с Лизой молча переглянулись и лишь пожали плечами, потому что другой „рецензии“ им не было дано.