Олег Янковский

И вот я думаю о том, что такое интеллигентный кинематографист, я совершенно не вспоминаю никакие истерики на площадке, битье посуды и невероятные вопли, крики — никаких этих глупостей. Вот так крутит и крутит ручку. Всю жизнь крутит ручку…

И у меня осталось такое ощущение от Олега с самого начала и на всю жизнь… По-человечески мы уже потом узнали друг друга, познакомились. И у меня осталось ощущение, что таким, какой он был в «Двух товарищах», и должен быть настоящий подлинный кинематографист, обладающий безупречным вкусом в жизни.

Это ощущение безупречного, ровного, сдержанного, тончайшего вкуса в жизни сопровождало меня всегда при встречах с Олегом. Причем смешно сказать, но мы даже десять минут из этих часов, суток, месяцев нашей жизни, проведенных вместе, не потратили на так называемые интеллигентные разговоры. Прав ли был Толстой, так сказать, не помирившись с Церковью? Как-то у нас не дошло до этих разговоров, потому что мы все время крутили ручку. Крутили ручку и при этом еще были абсолютными, конечно, болванами, потому что даже самый дурацкий анекдот мог вызвать у нас просто бурю восторга и эмоций. И мы могли, обнявшись, хохотать и плакать. А вот чтобы дойти всерьез до непротивления злу насилием… Я имею в виду разговор, потому что в том, что он сыграл потом, как удивительно и как глубоко показал, как тонко и сердечно он понимает Льва Николаевича Толстого, в том числе и его взаимоотношения с Церковью, его теорию непротивления злу… Но словами мы этого не проговаривали. Словами мы все больше разговаривали друг с другом на каком-то полуидиотском языке.

* * *

Я помню, в Ленинграде была смешная история. Я тогда постился и одновременно еще готовился к какой-то картине. Я мало с кем общался, для меня все это было очень серьезно. Я пришел на Московский вокзал и сел в поезд «Красная стрела», на который у меня был билет. Дошел до своего вагона, и в тамбуре первого, кого я увидел, был Никита Михалков, который спросил меня: «Ты водку принес?» Я говорю: «Никит, ты в своем уме? Какая водка? Пост!» Он посмотрел на меня как на идиота и сказал: «Какой мудак сказал тебе, что водку делают из мяса?» Я не знал, что ему ответить на этот прямой и ясный вопрос. Он говорит: «У нас есть еще пятнадцать минут, мы добежим до ресторана». И я вместо того, чтобы погрузиться в раздумья, побежал с ним в ресторан. Мы там взяли какие-то закуски, побежали назад. И когда мы зашли в купе, у меня чуть не остановилось сердце, потому что там сидел, принявший, мягко говоря, на грудь некоторое количество горячительных напитков Олег Иванович Янковский. Никита спрашивает: «Что тебя так поразило?» Я говорю: «Я только что, перед уходом, посмотрел картину „Мы, нижеподписавшиеся…“. И там Олег Иванович всю картину сидел именно в такой же позе и в этом же костюме!» Олег открыл один глаз и говорит: «И что же тут удивительного? У людей есть такая небходимость время о времени ездить в поездах и, значит, есть серьезная горячительная подготовленность к таким поездкам».

Где-то в районе Бологого водка у нас закончилась… С нами были уже Виталик Соломин и Ира Купченко. Запасы еще были, а поезд уже уехал из Бологого. Все уже собирались спать, Олег уже сидел в одних плавках. Он был очень хорошо сложен! Красивый такой! Ночь. «Олег, — говорим, — ты из нас самый популярный. Придется тебе пойти в сторону вагона-ресторана, который уже, конечно, давно закрыт, и постарайся там достать бутылку водки». Он говорит: «Вы видите, в каком я виде?» Мы так с Никитой: «Ноты, во-первых, популярный, во-вторых, атлетически сложен, а в-третьих, ты такой обаятельный, что отказать тебе в таком виде в бутылке водки ну никак невозможно!»

Этот довод на Олега, как ни странно, подействовал: «Ладно. Ждите». Не одеваясь, он вышел в плавках… Была метель… И Олег через тамбуры, через снег, в плавках дошел до вагона-ресторана. Минут через двадцать Олег вернулся. Он был полузаметен снегом, в плавках, но в руках бутылка водки. И единственное, что он сказал, войдя в купе: «Я думал, вы мне врете про популярность, а она, оказывается, есть! Разливайте!» Вот так «интеллектуально» мы проводили время, но весело!

Храни меня, мой талисман

* * *