Олег Куваев Избранное Том 1

Официантки застыли у столиков, командированные оторвались на миг от свиных отбивных с соленым огурцом и соленым же помидором, какая–то робкая девушка оторвалась от беседы с не менее робким парнем и широко открыла глаза на Бебу, и даже лабухи за спиной смолкли и перестали шептаться насчет вечного сведения счетов, притихли, в какой–то момент решили было подстроиться, чтоб разделить успех, но, хватило совести, смолкли, ибо подстроиться к вариациям Бебиной души было нельзя в этот момент.

В открытые окна ресторана лезли акации и тополя, мерцали в небе крупные азиатские звезды, и шел воздух тех времен, когда журавли действительно улетают.

Плакал за столом совсем почти трезвый дядя Осип, неизвестных трудов человек в проволочной щетинке.

Беба играл. Чутьем музыканта он понял, что сейчас не нужен надрыв, дешевые кабацкие штуки, нужна настоящая музыка. Приглушив динамик электрогитары, он играл вариацию за вариацией, уходил в совсем уж незнаемые дали от главной мелодии, и все–таки то была облагороженная мелодия «Журавлей» в те времена, когда журавли действительно улетают.

Пошлая или опошленная вещь, но ведь бывает…

Наконец Беба смолк, задавил струну на щемящем небесном звуке, и все в ресторане задвигалось, как было до этого. Задвигался и дядя Осип, он прошаркал кирзой к эстраде и сказал Бебе:

– Слезай. Пойдем к столу. Пусть эт–ти играют.

И хоть не положено было музыканту сидеть за столом, но мало ли что не положено. Власть была в хрипящем голосе неизвестного Осипа. И тем же голосом он прохрипел подошедшей официантке:

– Шампанского. Два. Или три.

…У дяди Осипа оказалось человеческое лицо. Усталое человечье лицо было у этого щедрого оборванца. Натренированным чутьем понял Беба, что нет, этому он не продаст. Этому золото без всякого интереса. Но все–таки был как пружина, как волк перед смертным прыжком.

– Что смотришь? – усмехнулся дядя Осип. – Грязные, да? Плевать!

– Давно смотрю, – усмехнулся как можно шире Беба, Открытый Парень.

– Душевно сыграл, – дядя Осип смахнул слезу. – Утешил.

– Чем занимаемся? – спросил Беба. – Я парень без предрассудков.

– Исправитель ошибок, – загадочно ответил дядя Осип. – Понял?

– Не понял, – правдиво ответил Беба.

– Проще не может быть. Строительство здесь большое – раз. Частник дома строит – два. Государство цемент везет? Везет! Большими вагонами. А вагон разгружен как? Еле–еле. У государства цемента много. А частнику нужен аль нет этот цемент? Дядя Осип идет в порожняк. И метет вагон так, как будто лично платил за этот цемент. Выходит десять–пятнадцать мешков с вагона. Частнику фундамент для дома, дяде Осипу сто рублей каждый вечер, государству чистая тара–вагон. Понял?

– Понял, – восхищенно вздохнул перед гениальной простотой комбинации Беба.

– Мое открытие, – с простодушной гордостью сказал дядя Осип. – Мой, выходит, патент.

– Вредно цемент мести. Пыль, – заботливо произнес Беба, наметив подлую комбинацию.

– Я только осенью. Здесь у меня осенний сезон. – А потом?

– Пойми меня, музыкант. Я – бродяга. Может, я последний бродяга в государстве и есть. Каждому месту и каждому месяцу в стране у меня свое время. Везде свой сезон. Через неделю уйду в Карганай, в заповедник. Там грецких орехов сбор. Это уже в Киргизии. Четвертная за день выходит. Мне больше не надо.

– Здесь–то сто? – сказал Беба.

– Чудак! Мне деньги без надобности. Там горы и лес. И нет никого. Только объездчик знакомый орех заберет, квитанцию выдаст. Я в тамошнем воздухе отхожу от цемента, живу в шалаше. Солнышко утром восходит. Птицы поют. И нету этого… алкоголя.

– Жили бы там, – еще заботливее сказал подлец Беба.

– Там не могу, музыкант. Ежели б я мог, нешто не жил бы, как все люди живут в государстве? Ведь я беззаконный сброд. Дом у меня в Чипчикае, жена там живет А я не живу. Мне помирать надо. Если я вправду последний бродяга, то больше бродяг не будет.

– А что, действительно хорошо в том Карганае?

– Хорошо – негодное слово. Там… чудесно. Хоть, поедем?

– Хочу. Сильно хочу с тобой, дядя Осип.

– Тогда готовься.

– Монеты нет. Без денег сюда попал.

– Так я помогу, – сказал дядя Осип. – Раз вместе, так помогу.

Но в тот же миг проснулись и воткнулись в Бебу бывалые, бродяжьи глазки. Вонзились и тут же потухли. Так, по привычке.

– Вместе, вместе, – как можно шире улыбаясь, сказал Беба. – Верну на орехах.

И занял, подлец, сто пятьдесят рублей у последнего бродяги страны, так как чувствовал нюхом, что надо ему исчезать.

В тот же вечер на первом подвернувшемся самолете он исчез из пыльного города. Самолет, вездесущий Ан–2, летел в место с азиатским названием. Беба взял на него билет, потому что давали без всякой очереди. И в самолете он обнаружил, что оказался единственным пассажиром. Это его успокоило. Меньше свидетелей.

20

Аральское море вынырнуло из–за горизонта как видение невероятного. Оно было слишком зеленым, чтобы походить на море, которое лежит по учебнику географии где–то в Азии, закинутое в желтые пески, в отчаянную бесконечность.