Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

В разговоре о библейском коде в творчестве Куваева нельзя не упомянуть явное тяготение писателя к жанровым обозначениям сакрального характера. Одна из глав «Правил бегства» так прямо и называется: «Житие С. Рулёва. Частное расследование». В этом заглавии, как и в письме Рулёва Возмищеву, вновь соединяется, казалось бы, несоединимое: агиографический термин («житие») и лексика милицейского протокола («расследование»).

В ряде случаев сюжеты и образы куваевских текстов ориентированы на сопряжение с хорошо узнаваемыми библейскими историями. Например, Саяпин из «Правил бегства», который «предал собственного брата ради карьеры», получил прозвище Ванька-Каин. Понятно, что разбойник Ванька-Каин, бесчинствовавший в Москве в середине XVIII века, прикрываясь официально полученной должностью доносителя Сыскного приказа, не предавал родных братьев, ограничиваясь выдачей властям своих прежних товарищей по воровскому ремеслу, но имя Каин прочно связано и с ветхозаветным преданием о древнейшем братоубийстве, и, естественно, с мотивом предательства, понимаемого как измена нравственному долгу и социальным нормам. Людям Территории, будь это чернорабочие в поисковых геологических партиях или чукчи-оленеводы, вполне можно простить допущенные в ходе «кличкотворчества» исторические оплошности. Но ради точности отметим, что прозвище Ванька-Каин выглядело бы более органичным, будь Саяпин сначала чукчей-оленеводом, а уже потом – уполномоченным по раскулачиванию своих единоплеменников.

Среди героев Куваева именно пара Саяпин – Мельпомен обладает повышенной библейской «нагруженностью». С одной стороны, история их отношений проецируется, как уже было сказано, на легендарный сюжет о Каине и Авеле, а с другой – на евангельскую притчу о Марфе и Марии. Гендерная инверсия, сопровождающая второе уподобление, не должна нас особенно смущать. Главное здесь то, что Мельпомен, единоутробный брат Саяпина, как и новозаветная Мария, «избрал благую часть, которая не отнимется у него». Неслучайно Саяпин, подобно Марфе, «заботящийся и суетящийся о многом», но чаще всё же о целях не слишком нравственных, постоянно называет Мельпомена праведником. Мельпомен действительно вполне достоин такого именования, но сам он метит несколько выше, подталкивая нас к тому, чтобы отождествить его с апостолом Петром. Своё подлинно христианское, всепрощающее отношение к брату-предателю он шутливо объясняет подспудным влиянием своей профессии: «У меня зла на него нет. Рыбаки – народ всепрощающий. Из нашего брата апостолы выходили. Я думаю, что, если бы я на него зло держал, отомстить как-то ему старался, Ваньке бы легче жилось. Может быть, даже и помирились бы. А так – он в вашей деревне спрятался, и нет ему хода из неё никуда. Стоят заградительные столбы, и на столбах приколочены доски с надписями: „Ванька-Каин“. Ему мимо них не пройти».

Это несомненное апостольское начало заставляет нас видеть в некоторых словах и репликах Мельпомена скрытые значения, тесно связанные с новозаветной символикой. В эпизоде, когда Возмищев передает Мельпомену предложение Рулёва наладить заготовку рыбы в «бичевом» совхозе, Мельпомен, который знает об экспериментах Рулёва только понаслышке и не может пока разобраться, чем именно мотивированы его действия, нетипичные и странные в глазах обывателя, излагает посланцу-филологу собственное понимание основных этических правил: «Если видишь заблудшего и презираешь его – пройди мимо, не демонстрируй презрение. Он и так знает, что его презирают. Если видишь озверевшего – бей его, но только пока он озверел. Если тянешь ему руку помощи, знай, что ты уже утратил право бить. И твой долг, человека, а не общества, понять его душевный изъян. В ряды он и без твоей помощи встанет. Рулёва хочу повидать. Рыбалкой вашей займусь (курсив наш. – Примеч. авт.). Будь здоров и иди в другую сторону». В этом фрагменте выделенная фраза выходит за пределы хозяйственно-бытового значения. Да, Мельпомен соглашается на предложение Рулёва, но его праведность, близкая чуть ли не к равноапостольности, заставляет слышать нечто иное. Подлинный смысл произнесённых Мельпоменом слов заключается в обещании заниматься не столько промысловой добычей рыбы, сколько ловлей человеческих душ – тем самым делом, которому посвятил себя апостол Пётр.

Апостольское служение Мельпомена – не единственное подражание Христу, встречающееся в прозе Куваева. Как помним, «Иисусом от арктической геологии» назван в «Территории» Семён Копков. Близок к святости и Николай Шаваносов из «Тройного полярного сюжета». Иногда это подражание сопровождается смещением каких-то важных и привычных деталей, а сам подражающий обнаруживает в своём поведении черты, напоминающие юродство. Вот как, к примеру, описывает Куваев совместную трудовую деятельность двух рабочих из поисковой партии Монголова: «Голова Кефира, стоявшего в бадье, была уже на уровне среза шурфа. Он терпеливо и бесстрастно взирал на Седого, как некий Христос, не возносящийся, а уходящий вглубь».