Читаем Олег Меньшиков полностью

На смену пришли другие, не только по именам и возрасту. Глухие времена диктуют свои законы бытования персонажей, образ жизни, правила игры в эту странную жизнь. Двойственность во всем достигла своего пика. Царит молчание в закрытых городах, разбросанных по всей стране, накапливается страшный запас стратегического оружия, отравляя нас морально и физически. Однако по внешним меркам Советский Союз - все еще великая держава, угрожающая миру ракетным ударом, коль это потребуется. Нас еще боятся...

Нищие, мы радуемся колбасе за два рубля двадцать копеек и дешевой водке за три рубля двенадцать копеек. Стало быть, жить можно! Копим деньги на летний отдых, даже в самых невероятных фантазиях не представляя себе, что можно отдыхать где-то на Багамах или Канарах.

Замолкает интеллигенция. Подпольно, вздрагивая, слушает передачи радиостанции "Свобода", узнавая о том, как живут "за бугром" наши славные соотечественники, изгнанные за пределы страны: Виктор Некрасов, Александр Галич, Мстислав Ростропович, Александр Солженицын и иже с ними. Новости разлетаются, но не утешают. Маразмирующий генсек крепко держится за властные поводья, но все напоминает откровенную агонию.

...Ранней осенью 1982 года мне довелось быть в Азербайджане, в маленьком приморском поселке близ Баку, когда Леонид Ильич Брежнев навещал любимый им Азербайджан и любимого Гейдара Алиева. На пути из аэропорта расставляли заранее раскрашенные в зеленый и розовый цвет нелепые клумбы. Того же, почему-то розового, оттенка повсюду мелькали стенды с приветствиями гостю. На площади столицы республики три дня маршировали представители всех учреждений города, разучивая выкрики в честь продолжателя дела Ленина.

По приезде за Брежневым неотступно следовало телевидение. И случился великий конфуз. В горкоме партии Брежнев, трудно и мучительно выговаривая слова из текста, который он усердно старался прочесть, вдруг, посреди фраз о международном положении, врагах социализма и нашей мощи, перешел без паузы на проблемы сбора и, главное, продуманного хранения запасов картофеля, советуя не терять ни грамма ценного продукта. Лишь прочитав не то два, не то три абзаца, Брежнев, наконец, понял, что говорит что-то несуразное. Доверительно улыбаясь телезрителям, он сообщил, что помощники, очевидно, "листки перепутали..." Зал, в котором я смотрела передачу, а это был Дом творчества писателей, откровенно захохотал, уверенный в том, что всех все равно не упечь в тюрьму, лагерь или психушку.

В таком состоянии глобального абсурда художники искали возможность противостояния в шифрах, кодах, иносказании. В таких произведениях люди-мнимости и существовали мнимостями, которые кто-то пытался выдать за сущее. Умные, сильные, действенные люди в этой атмосфере были лишними.

Так возникли новые герои, сменившие "розовских мальчиков", борцов и воителей. Растерявшийся, смятенный человек отступал в ночь, не желая контактировать не только с власть предержащими, но и вообще с социумом. Он сознательно бежал от общества. Но не противопоставляя себя, поскольку знал: всякое сражение в данном случае бессмысленно. Словом, "к добру и злу постыдно равнодушны, мы вянем без борьбы..." Человек 70-х больше не верует, не любит, ничего не ждет. Наиболее точно говорили об этом герои Олега Янковского и Олега Даля. Даль играл резко, порой страшно, прячась за абсолютом охватившего его сарказма по отношению ко всему свету. Янковский был снисходительнее, мягче, трогательнее, иногда позволяя прорваться пронзительному, обреченному лиризму. Герои Даля неотступно призывали смерть при жизни. Герои Янковского существовали в скорбном бесчувствии, равнозначном той же смерти.

Незадолго до смерти Олег Даль записал в дневнике: "Бывают такие периоды, когда, долго соприкасаясь с чуждым тебе миром, теряешь ощущение истинной своей реальности, и она растворяется и уходит из твоего сознания, становясь недосягаемой.

Твое "я" истекает из тебя, и та, настоящая твоя жизнь, становится чьей-то, но не твоей".

В то время, когда Олег Меньшиков еще учился в школе, Олег Янковский снялся в двух фильмах Вадима Абдрашитова "Слово для защиты" и "Поворот", сыграв людей именно с таким "истекающим" "я". Личностное присутствие человека было низведено до нуля. Эти работы Олега Янковского были предтечей его Сергея Макарова в "Полетах во сне и наяву". Там с ним встретится его начинающий тезка и коллега Меньшиков в роли прямого оппонента, презирающего Макарова-неудачника, болтуна, слабака, жестоко давая понять, что время Макаровых ушло...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное