Читаем Олег Меньшиков полностью

Монолог, который Меньшиков-Робеспьер произносил во втором акте, потрясал и оправдывал предыдущий дидактический напор спектакля. В этом еще молодом, но уже успевшем во многом истребить себя человеке, горел темперамент ума, холодный голубой огонь рассудка, сполохи метались на его бледном, тонком, нервном лице. Идея всевластно владела им. И всеохватно ею увлеченный, он был способен увлечь за собой других. Робеспьер говорил, и, казалось, толпа сейчас хлынет, пойдет за ним, за этим невысоким, темноволосым человеком в круглых очках, похожим на вчерашнего студента. Толпа поверит в его страшную правоту и прольет кровь. Что и было в реальности... А где-то в самых глубинах, скрытых, сокровенных, жило предощущение грядущей гибели, чему он, кажется, был отчасти рад. Трагедия избранника судьбы, обреченного на одиночество и смерть, была выбрана Меньшиковым как главная составляющая образа.

Робеспьер у Меньшикова и Фокина оказался глубже лихой лозунговости Буравского, вызывая отчасти и восхищение, и сострадание. Он выбрал для себя утопию. Опасную и коварную, внушающую веру в возможность достижения рая на земле ценой виселиц, ударами гильотины. Сколько же еще людей пришлось бы ему убить, чтобы сделать явью мечты о светлом обществе справедливости?!

Но одновременно революция была для него и возможностью добраться до власти - и это звучало в истории тщедушного, несчастного вождя...

Робеспьер - одна из первых ролей актера, в которой он играл безысходную тоску того, кто наделен гордым, резким, независимым нравом. Человека, отгородившегося, по сути, от других людей надменным аристократизмом духа, освященного выпестованной им идеей, и вместе с тем осознающего ущербность этой идеи. И потому ущербность собственную...

Валерий Фокин прав, когда говорит, что работа Олега Меньшикова во "Втором годе свободы" осталась несколько в тени рядом с живописным и хилым Сережей Лукиным. На самом деле она очень значительна, дав ростки в будущее актера. Одни из этих побегов высоко поднялись над землей - в серьезных постановках и фильмах, последних, к сожалению, было не так много у Меньшикова в 80-е годы. И если проанализировать сделанное им позже, то маленький Робеспьер даст о себе знать в "Калигуле", в "Дюбе-дюбе" обреченностью героя, предавшего живую жизнь во имя идеи, мертвящей душу.

В спектакле Фокина, во многом благодаря Олегу Меньшикову, Робеспьер оказывался центром Французской революции, ее пламенным трибуном и слугой, жрецом гильотины, которая оборвала и его жизнь. Конечно, в этом сыграло роль своеобычное дарование актера, сила переданной им мысли, чувств, позволив отчасти отодвинуть на второй план соратника Робеспьера, Дантона.

В картине Анджея Вайды "Дантон", снятой в принципе о том же периоде истории, почти о тех же событиях, центром стал Дантон, мощный, полнокровный, яростно темпераментный в исполнении Жерара Депардье. Балуев играл мягче, он оттенял жестокую неуемность Робеспьера, отступая, жалея и принимая их общую кару.

Вспоминает Валерий Фокин:

- А дальше мы репетировали "Приглашение на казнь" по роману Владимира Набокова. И недорепетировали - с Меньшиковым. Хотя Олег принимал активное участие в работе, сам писал инсценировку по прозе Набокова. Но он хотел играть Цинцинната Ц. А я не хотел давать ему эту роль, что было для меня принципиально. Цинциннат виделся мне иссохшей жертвой, хотелось создать образ человека не от мира сего. Актерская же природа Меньшикова была в моем представлении иной - хлестаковской. Кстати, жаль, что Олег так и не сыграл Хлестакова. Природа жулика, фигляра, может быть, и бандита... А это роль мсье Пьера в "Приглашении на казнь". И Меньшиков, на мой взгляд, мог сделать ее блестяще. И работа такая была бы совершенно новой в его биографии. Циничный, невероятно пошлый, купающийся в пошлости и эту пошлость смакующий - таков мсье Пьер. Он даже не Хлестаков. Хлестаков все же легок. Я думал о том, что Хлестаков у Меньшикова мог бы получиться совершенно не традиционным... А мсье Пьер - обаятельным, что довольно страшно. Открылись бы какие-то новые грани в таланте Олега, но - увы... Меньшиков от роли мсье Пьера категорически отказался. Я думаю, он испугался: это потребовало бы от него больших усилий, серьезной работы, смены маски, может быть, вообще смены имиджа. Таков мой диагноз. Еще раз повторяю - жаль! Такие задачи могли бы вывернуть все наизнанку, обнаружить неизвестный потенциал Олега. Ему нужно было сделать новый и трудный кульбит. Это всегда сложно для артиста, тем не менее...

Меньшиков - человек сложный, закрытый, замкнутый, со своим внутренним миром, своими комплексами. Очень и очень не допускающий людей близко к себе. Я говорю об этом, потому что моя мысль об испуге Олега в связи с ролью мсье Пьера - только мое предположение...

Словом, Меньшиков попросил снять его с роли мсье Пьера, сказав, что у него не лежит к ней душа. Я был, признаться, удивлен. Поговорил с ним раз, два... Безуспешно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное