Олег Рязанский

– Ты что ослеп и не видишь, что на кольце печать Гедиминова – трезубец от герба Миндовга-Миндаугаса? А. по ободу чеканено столько черточек, сколько рек течет по земле литовской: Нярис, Мяркис, Шяшувис, Дубис, Няжвис, Нямунас… – и потянулся, и зевнул, – страсть, как есть хочется!

– Дело поправимое, – полез за пазуху Бахарь. Вытянул сверток, развернул, предложил…

Оголодалый знакомец с хрустом вгрызся в сухарь. “Истинно, князь, – решил урюпинский, – не погнушался из руки простолюдина еду простую принять…”

– Сухой кусок горло дерет, – вздохнул Ягелло. В ответ Бахарь вытащил из-за пояса фляжку. Плоскую, кожаную, фасона скифского. Свинтил пробку, протянул фляжку страждущему. Прильнул тот к горлышку, глотнул, поперхнулся, кашлянул разочарованно:

– Вода насквозь теплая, а я-то думал…

“Свой в доску, – еще раз обрадовался урюпинский, – хоть и литвин, а мыслит как русский…”

– Кусок мяса бы… – мечтательно произнес Ягелло, – грудинки свежей, кровью истекающей или, на крайний случай, – ребрышка… – вот где проклюнулся зов крови звериной!

– Так пост ныне пятничный! – охолодил Бахарь зряшные мечтания.

– Плавающим и путешествующим скидка разрешительная по уставу церковному…

Луна выперла из-за ветвей. Засияла, осветила каждый листик, каждую веточку. В поле зрения Бахаря попало одеяние князя литовского. Изрядно поношенное и в грязи, будто владелец специально валялся на болотной кочке, избавляясь от сонмища блох. Зато опояска на нем с дорогими блескучими камешками и каждый в своем гнездышке из витой серебряной проволочки. Пояс у человека, как и хвост у петуха, не только украшатель сущности, но и удостоверение личности, вывернутой с нутра наизнанку. По взгляду на пояс любому враз станет ясно-понятно, кто владелец: жнец, купец, разбойный удалец, добрый молодец иль на дуде дудец? Даже самый захудалый мужичишко имел опояску приличествующую его сословию. В пользу княжьего звания сидельца на дереве, свидетельствовала и другая деталь – шпоры. Последнее изобретение человека для управления лошадью. У простого люда шпорами служили пятки.

Человек сущес тво сомневающееся во всем: в искренности друзей, верности супружницы, печали соседа на твоих похоронах. Подлости мерещатся в длине версты, копья, княжеской милости… И Бахарь не исключение, коль засомневался: прилично ли князю литовскому лазание по деревьям, гуляние в одиночку ночью под завывание волчье? Ежели Ягелло князь в действительности и пребывал на охоте, то где его доезжачие, стремянные, оруженосцы, коневодители, телохранители, псы гончие, ястреба ловчие? Где рог охотничий, нож кабаний, без коего не обойтись, если князь по оплошке отбился от стада охотничьего? А, главное, что для княжьего лица он рылом не вышел: шея тонкая, локти торчат, усы невразумительны… Нет в нем солидности, высокоглядения, голоса зычного, как у князя рязанского. И шапки княжьей, опознавательной на нем нет!

– Где шапка-то?

Собеседник хвать за голову, а шапка в отсутствии! Без шапки голова, как зад без штанов – стыдобище!

Йогайла-Ягелло обеспокоился, куда подевалась шапка с прихлопкой на затылке, тесьмой затейливой по окружности, а на лбу с шестилучевым знаком молниеносного громовержца Перуна-Перкунаса? И впервые обратил внимание на проницательность соседа по дереву из голяди протвинской… Человек, в отличие от зверя, не должен доверять первому встречному, пусть и своему, судя по запаху. Свой, хоть один раз да ошибется, а этот, на дереве, без ошибок, подозрителен… Задрал голову вверх и от непонятности завыл по-волчьи. Молча! Как против своего биться?

Комарье озверело и стало всерьез донимать сидельцев на дереве, почище волков жрут. Куда от комарья спрячешься? Разве в реку залечь, но там водяные из двух смежных омутов вторую ночь тризну по прошлогодней свадьбе справляют, да и вода холодная…

– Утро вечера мудренее… – решили оба, уткнулись носами в ствол дерева и задремали…

Бахарь, даже, умудрился всхрапнуть, а червь сомнения, наоборот, проснулся, пролез в подсознание и давай терзать подозрениями в законности приобретения жемайтской лошади. На действия урюпинский оказался скор, тряханул сук, где угнездился литовский сиделец:

– Э, проснись, поговорить надо! Приснилось мне, будто получил я твоего дармового дареного коня, иду, радуюсь, а дорогу преграждает опричный твой, хвать меня за полу, а коня за узду и назад ведет для предъявления мне обвинения в хищении чужого имущества, коня жемайтского. Чем доказать, что конь мне подарен вместе с седлом, уздой, стременами, поводьями и налобным украсом? Что делать, что предпринять?

– Подчиниться.

Глаза Бахаря выперли, как у сома брюхатого, рот – в раззяву и оттуда бессловесное:

– А-о-у-э…

– Все по закону. Раз пойман с поличным, то и ответ тебе держать за конокрадство.

– Но ты-то знаешь, что я не крал коня!

– А доказательство?

– Твое кольцо!

– Таких колец пруд пруди, сам говорил. Доказательством факта выдачи коня – письменное распоряжение. А факт получения коня – расписка лица получаемого. Один – дал, другой – взял, никаких претензий, ясно?

– Ясно, но…