Олег Табаков

В стенах Школы-студии зарождались новые идеи и замыслы; достаточно вспомнить Олега Ефремова, чьи спектакли с участием студентов положили начало будущему «Современнику». Это был органичный процесс, так связь времен не распадалась. Подобная практика, кстати, существовала и до революции, когда старые актеры привлекали своих недавних учеников в педагогику. Делом чести в театре считалась передача личного умения и знания следующему поколению. Думается, за годы учебы и Олег Табаков крепко усвоил истину, что продолжение тебя возможно только в детях и учениках — не случайно он так рано начал преподавать. Как же они верно учили! Соотнеся все предметы с единым методом, методом Художественного театра, заботились не только о профессионализме будущих актеров, стремились воспитать людей ответственных, требовательных. Но они не «тянули» учеников к своему пониманию, какое-то время ученика не учили, а серьезно и глубоко изучали его личность, возможности, перспективы, умели выжидать, не торопить события. А это, как известно, требует терпения, выдержки. Один из педагогов на педсовете после второго курса записал: «Олег Табаков вырос, его детский лепет исчез, он вырос и человечески, и в смысле знаний, и в умении мыслить самостоятельно. Заметен рост внутренней культуры».

Мхатовские педагоги действительно были озабочены развитием мышления студента, упорно вели его к пониманию глубины гуманитарных ценностей. Ум и талант не всегда совмещаются в человеке. Есть остроумная пословица: «Где глупее фермер, там крупней картофель». Так часто бывает в искусстве, но искоренение просветительской доктрины мешает таланту стать личностью. А талант необходимо сделать личностью! Чтобы ему ничего не мешало, и перед собой и перед Богом, чтобы техника его никогда не связывала. И вряд ли в спектакле результаты будут серьезными, если артист в обучении получится хороший, а человек останется поганый. Лучше, если студенты с помощью педагогов будут формировать себя и как люди. Сегодня, когда вокруг много гадости, без хороших людей просто не выжить…

Как и другие мальчишки, приехавшие из провинции, Табаков жадно вбирал в себя Москву. Вбирал все: и спектакли МХАТ, на сцене которого играли его педагоги, и обитателей театрального общежития, где жил на стипендию, и улицу Горького. Ходил в музеи, смотрел фильмы, читал книги, о которых до недавнего времени не ведал, его интересовали стихи ровесников — Евтушенко, Вознесенского, Рождественского. Заводил новые московские знакомства, был открыт миру и окружающим. У педагогов не могли долго оставаться незамеченными его хитрая наблюдательность и любопытство к жизни. Заметим, любопытство — первое качество актера. Разумеется, добросовестного актера, внимательно изучающего как события, так и людские повадки, чтобы правдиво имитировать их.

Стенограммы педсоветов Школы-студии сегодня удивляют. Как же известные актеры были трогательно честны и принципиальны, самокритичны, как видели каждого ученика, умели возбудить в молодом человеке интерес не только к профессии, но к самой жизни, без знания которой в театре работать бессмысленно! Последнее — отправная точка в воспитании будущего актера, потому что артист не профессия, а призвание. И мастерство — не только усвоенные ремесленные навыки, а заряженность реальностью и временем, когда собственная жизнь артиста, его знания, наблюдения, опыт, жизнь, прожитая так, а не иначе, являются материалом творчества. В будничной круговерти расслабляться не позволяли ежедневные уроки профессиональных дисциплин. Одна из них оставалась заботой Олега Табакова всю жизнь. Сетования на то, что современные актеры, за редким исключением, говорят плохо, уже тогда стали общим местом. Часто не слышно не только слогов и слов — не слышишь мысли. Все стараются имитировать жизнь, как она есть. Получается не правда и непосредственность, а дурной натурализм, противопоказанный сценическому искусству.

Да, время вносит свои коррективы. Мудрейшая Римма Павловна Кречетова призвала к спокойствию: «Сегодня театр уже не может и не хочет укладываться в прежние лекала. И так же ясно, что часть публики привыкла к старым лекалам, ее раздражают новые. А другая часть — напротив, она видит новое как свое. Это не только возрастной принцип. Думаем и воспринимаем мы по-разному. И с этим ничего не поделаешь». В пример привела реформу сценического звучания речи в спектаклях Эфроса и Ефремова, которая была в свое время воспринята большей часть критики как «бормотательный реализм». Да, так было, когда велеречивую декламацию сменила узнаваемая бытовая скоропись, но вспомним и другое. Как Эфрос боролся со своим «открытием», ставя Шекспира, и как Ефремов был беспощаден в замечаниях коллегам, работая над «Борисом Годуновым» Пушкина. Они умели к своим открытиям относиться критически, совсем не как к абсолютной истине на все времена и все случаи жизни.