Читаем Олег Вещий. Великий викинг Руси полностью

Заключительная грамота была составлена в двух экземплярах для обеих сторон. Об этом ясно говорится в самом тексте договора — он был составлен на «двою харатью», то есть имел два пергаменных экземпляра (слово «харатья» означало пергамент и грамоту, написанную на нём). В тексте также говорится, что «миръ сотворихом Ивановым написанием», откуда возникли даже предположения о писце — некоем Иоанне. Но на самом деле оказалось, что это неправильно понятое древнерусским переводчиком слово «вечным», то есть «мир сотворили вечным, написанием на двою харатью»[282]. Первая «харатья» составлялась от византийской стороны, она была удостоверена Львом VI посредством знака креста в начале грамоты и тринитарной инвокации, то есть начального обращения к Троице (о чём сказано и в сохранившемся тексте русского противня). «Первая грамота, отправленная императорам к русам, содержала прежде всего материальные обязательства греческой стороны и включала как инсерт (вставку. — Е. П.) обязательство русов хранить мир. В её начале имелись крест и тринитарная инвокация. Отправителями второй грамоты были 15 русов-посланников, а её адресатом — император. Грамота содержала, в первую очередь, обязательство русов хранить мир, затем — в качестве инсерта — следовали материальные обязательства греков вместе с заявлением о засвидетельствовании и законности договора. Эта грамота не имела ни креста, ни инвокации, так как русы были ещё язычниками; однако в её конце находилось сообщение о клятве, которой они заверяли грамоту»[283].

Эта «вторая» грамота и сохранилась в древнерусском переводе в составе летописного текста. Византийский экземпляр, подписанный императором, был отдан русам и отправился в Киев, где и «пропал безвестно». Экземпляр русской стороны остался на хранение в Константинополе. Причём обе «заключительные грамоты» были составлены по инициативе Олега, о чём прямо говорится в летописи («После мужи вой Олегъ…»)[284]. Текст экземпляра с русской стороны был написан на греческом. Вряд ли можно сомневаться, что по-гречески был написан и текст грамоты от императоров. Это снимает вопрос о всяких спекуляциях по поводу «языческой» письменности Древней Руси. Нам неизвестно ни одного вразумительного источника, который свидетельствовал бы о наличии у славян какой бы то ни было оригинальной письменности в дохристианское время. Кириллица и глаголица, разумеется, в начале X века существовали, но это были христианские системы письма. Разумеется, не мог быть написан экземпляр договора и руническим письмом, совершенно не пригодном для таких нужд.

Каким же образом текст договора 911 года и тексты договоров 944 и 971 годов оказались на Руси? Они стали известны не благодаря подлинникам, которые также со временем исчезли, а благодаря включению их в канцелярские копийные книги, куда переписывались тексты важных документов. Об этом свидетельствуют те слова, которыми предваряются тексты договоров в летописи — «равно другаго свещания, бывшаго при…», означающие перевод греческой фразы «копия другого соглашения, которое состоялось при…»[285]. Следовательно, тексты договоров, имевшихся в распоряжении византийской стороны, вносились в копийные книги, которые составлялись при императорской канцелярии, и уже оттуда (ясно, что из разных книг, поскольку договоры заключались в разные годы, разделённые большими промежутками времени) были скопированы в какой-то общий сборник — целенаправленно и, по-видимому, одновременно. В этот момент оригиналов грамот в Константинополе уже не было. Следовательно, копирование пришлось на время много позже самих соглашений, то есть после 971 года. Оно осуществлялось явно по какому-то специальному заказу, поскольку касалось официальных документов императорской канцелярии, и, более того, с помощью особого поиска в этих документах[286]. Я. Малингуди предположила, что переписка договоров произошла до 1046 года, поскольку тогда был заключён последний русско-византийский договор (после неудачного похода 1043 года), текст которого вообще не сохранился[287]. Возможно, такое копирование было осуществлено во времена Ярослава Мудрого[288]. Заказчиком мог выступать и Владимир Святославич, при котором отношения с Византией вступили на качественно новый уровень, благодаря крещению князя и женитьбе его на сестре императора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное