Олеко Дундич

— Пойдем сядем у окна, — предложил капитан, показывая Дундичу на свободный столик. — Нам, подданным сербского короля, нужно держаться подальше от этих краснобантников.

Шустрый официант принял заказ и вскоре вернулся с большим подносом. На нем был графин водки, свежие раки, копченая кефаль.

— Выпьем, Милан, за победу над немцами, — предложил Дундич, подымая большую рюмку. — Чтобы наша Сербия была полностью очищена от них.

— И чтобы король Петр вернулся в Белград, — добавил Чирич.

— Обойдемся без него! — Дундич поморщился и поставил рюмку на стол. — За возвращение короля чокаться не буду! Русские своего царя сбросили, стоит ли нам, сербам, держаться за прогнивший королевский трон?

— Стоит, — спокойно ответил Чирич. — Петр не бросил армию, ушел с ней на Корфу. Находясь на греческом острове, он помнит о сербах, живущих в России. Наш Петр — не русский Николай!

— Я слыхал, — продолжал Дундич, — что в разные времена почти всех русских царей народ наделял разными кличками: были грозные, темные, кровавые, палкины… А знаешь ли ты, как солдаты прозвали нашего короля? Петр Розгин.

— Зачем пятнать доброе королевское имя?

— Откуда ты взял, что оно доброе? Когда ты был в плену, с согласия короля в сербских частях ввели розги.

— Короли правят Сербией не один год, не одно десятилетие.

— Ну и что же? — горячился Дундич. — Дом Романовых правил Россией свыше трехсот лет, но русские разрушили этот дом, прогнали романовых-палкиных, романовых-кровавых. Последуем их примеру и дадим побоку Петру Розгину.

— Не кипятись, Алекса. Генерал Живкович другого мнения. Он считает, что у русских свои, российские законы, а у нас, у подданных сербского короля, — свои, сербские. И то, что происходит в России, нас не должно касаться.

— Как не должно касаться? — Дундич вскочил с места. — Живкович хочет надеть повязки на наши глаза, чтобы мы не видели, что происходит в России, он хочет заткнуть наши уши ватой, чтобы мы не слышали, что говорят русские люди о своем бездарном царе, о его продажном дворе…

— Я и без повязки и с повязкой все вижу, — хитро усмехнулся Чирич.

— Что же ты видишь?

— Вижу, что уже одного сербского офицера русская революция подхватила. Ты человек горячий, нерасчетливый. Сначала действуешь, а потом осмысливаешь. Унесет тебя революция и выбросит где-нибудь далеко от берегов Моравы[8].

— Не унесет, я домой дорогу найду.

— Зачем одному ее искать? Скажу тебе строго доверительно: на днях весь корпус будет переброшен в другую, более спокойную страну.

— В какую?

Капитан наклонился к Дундичу и шепнул ему на ухо.

— А что делать во Франции? — воскликнул Дундич.

— Можно остаться в корпусе, продолжать войну на стороне Антанты, можно устроиться на работу в рудниках. Король получил гарантии от французского правительства: тем, кто пойдет на рудники, будет обеспечен хороший заработок.

— Обойдусь без Франции и ее франков. Я и в России не пропаду.

— Зря, Дундич, гневаешься на милую Францию. Если тебя она не устраивает, то французское правительство обещало оказать содействие в переброске наших частей на остров Корфу, чтобы там под знаменем короля…

— К черту короля! В нашей дивизии после Добруджи осталось мало дураков, которые захотели бы рисковать своей головой за королевскую Сербию.

— Не вздумай это сказать при опросе, — предупредил Чирич.

— При каком опросе?

— Публичном. В твоем полку он начнется завтра.

Чирич рассказал, как будет проходить публичный опрос. Каждый солдат и офицер обязан ответить перед строем, подчиняется ли он приказу короля и вместе с корпусом следует через Мурманский порт во Францию или же выходит из корпуса и остается в России *.

— Что ты ответишь, Дундич? — Чирич в упор посмотрел на подпоручика.

Не впервые подобные вопросы возникали перед многими поколениями Дундичей. С кем идти? На кого опереться? На Австро-Венгрию? Империя Франца-Иосифа уже много лет угнетает боснийцев и другие малые славянские народы, не раз она пыталась прибрать к своим рукам свободолюбивых сербов. На Францию? Ее правители с давних времен лелеют надежду поссорить южных славян с русскими, чтобы властвовать на Балканах.

Еще от своего деда Дундич слышал о том, как много лет назад владыка маленькой Черногории Петр Первый Петрович с достоинством отчитывал французского маршала:

«…Вы ненавидите и черните русских, — говорил мужественный черногорец, — а другие славянские народы ласкаете, чтобы только ваш император достиг цели. Но у всех нас, славян, нет нигде другой надежды и славы, как с сильными и родными братьями русскими, ибо, если пропадут русские, пропали все остальные славяне, и кто против русских, тот и против всех славян».

— Я скажу, — ответил Дундич после некоторого раздумья. — Сбросив царя, русские не стали нашими врагами. Пусть негодуют живковичи и хаджичи — от этого наша любовь к новой России, вера в нее не пропадет, не погаснет. И если меня спросят: «Уедешь ли ты, подпоручик Дундич, во Францию?» — я не задумываясь отвечу: «Остаюсь в России». А что ты, Милан, скажешь?