Олень - золотые рога

— Видит бог, пресвятая богородица, что нет их у меня! Дали мне их — меня не спросили, и ушли они — мне не доложились! Ушли и все забрали и ружьища свои унесли!

— Все забрали! — самоотверженно врала солдатка. И в это время с ужасом увидела на комоде оленя с золотыми рогами. Она позабыла спрятать его, и сейчас он ярко выделялся на темной скатерти.

— Что же делать-то? — и она догадалась, придумала, заговорила:

— Нет их у меня, батюшка! И в подвале нет. Никого у меня нет в подвале…

— Ага! Заговорила, старая ведьма! — буркнул Маевский и подошел к подвалу. — Эй, Николаев, откинь-ка!

Солдат послушно приподнял и откинул крышку подвала.

Маевский посмотрел вниз, но не стал спускаться — побоялся.

— Ну, чего же вы стоите? — заорал он на солдат.

Неохотно и боязливо солдаты стали спускаться вниз по лесенке, забрав с собой лампу, оставив комнатку в темноте.

— Никого нету, ваше благородие! — донеслось немного погодя из подвала.

Ищите лучше! — буркнул Маевский и сам полез вниз.

Только этого и ждала хозяйка. В два шага она подскочила к комоду. Миг — и олень в ее руках. Но куда его теперь?

В печку? А вдруг полезут? К Мишке под подушку? А вдруг разбудишь его не вовремя? Еще скажет чего-нибудь!

Ага! Вот туда… За икону…

И тотчас же снова бух на колени, подальше от комода. И вовремя: они уже поднимаются из подвала.

— На подволоке пошарьте! — скомандовал Маевский и подошел к Мишкиной кровати. — А это кто у тебя?

— Внучек, батюшка, внучек! Животом мается — репы объелся! Всю ночь до ветру бегал, только сейчас заснул.

Маевский не стал всматриваться в больного мальчишку и брезгливо отошел от кровати.

А Мишка уже давно проснулся, но боялся пошевелиться, боялся открыть глаза. Он ведь сразу узнал Маевского по голосу.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Белые на подволоке ⠀⠀ ⠀⠀

Вотинцев лежал на подволоке за кожухом печи, глубоко закопавшись в сено и спрятав винтовку под себя.

«Ну, пропал!» — думал он. И все-таки прикидывал на случай, куда бежать, что делать, если удастся выбраться отсюда — из этой западни. А в крайнем случае — так хоть садануть кого-нибудь напоследок со всей силы.

Потом он стал обдумывать — почему все так получилось.

Надо было разведку пустить по всем дорогам, — решил он. — Чтобы они еще на подходе, а мы уже наготове.

Пароль надо было к телефону. А то вон как глупо вышло: сами выбежали под пули!

И надо бы нам не в казарме ночевать, а тоже в духовном, чтобы всем вместе. Вон — наши стреляют, держатся. Вместе дольше бы продержались! А может, отступить бы, сил набрать… А мы остались.

А Коля-то где же? Добежал ли? Успел ли?

— Эх, дрянь дело! — еле слышно прошептал он. И так же тихо со злобой выругался.

А уже скрипела лестница под солдатскими сапогами. И вот — белые на подволоке. Около них пусто, а куда ни глянь дальше — все забито сеном до самой крыши.

— Запасливая! На всю зиму хватит! — сказал один солдат о хозяйке.

— Домовитая! В сеновал не вошло, так она приспособила чердак! — отозвался другой солдат.

— Ну, как там? — крикнул снизу Маевский.

— Никого нету, ваше благородие. Одно сено…

— А вы пощупайте! Может, в сено закопался!

Солдаты лениво потыкали штыками в сено.

— Нету, ваше благородие…

Лестница снова заскрипела. Топ! топ! топ! — грузно поднялся на чердак Маевский. Осмотрелся. Вытащил наган.

— Смотрите — не шелохнется ли! — сказал он солдатам и выстрелил в угол, потом в другой, потом около трубы.

Последняя пуля прошла где-то совсем близко от Ивана Сидоровича. Какая-то соломинка, взвихренная выстрелом, впилась ему в щеку, но он даже не заметил этого.

«Эх, гранату бы!» — думал он.

Внизу побледнела хозяйка, услышав выстрелы:

«Нашли беднягу, не иначе, — подумала она. — Тут же и кончили… Мне-то что теперь будет… Ох, пронеси, гослоди!»

Выстрелы встревожили, испугали Мишку, и он начал приподниматься с кровати.

— Лежи! Лежи! — бросилась к нему хозяйка. — Здесь они, ироды! Лежи, замри!

И она накинула на него одеяло — укрыла с головой.

— Ну? — спросил наверху Маевский.

— Нигде не шелохнулось, ваше благородие!

Белые спустились в комнату. Маевский еще раз пригрозил хозяйке:.

— Если знаешь, да не сказываешь, тут тебе и каюк!

Одного солдата оставили у ворот, а сами побежали к духовному училищу, откуда все чаще и сильней доносилась стрельба.

Хлопнула дверь, скрипнула калитка, удалились шаги. Хозяйка в комнате облегченно вздохнула:

— Услышал господь… Ушли, проклятые…

Подошли к Мишке, наклонилась:

— Лежи тихо! Один-то еще не ушел, сидит у ворот на лавочке. Лежи: вдруг вернутся!

А Вотинцев пошевелился, стер со щеки что-то густое, липкое, по вылезать из сена еще побоялся…

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ „Держатся еще ваши" ⠀⠀ ⠀⠀

Прошел час, второй, третий…

Снова заскрипела лесенка на чердаке. На этот раз заскрипела тихенько, словно шепотом.

Вотинцев прильнул к полу и постарался не дышать. Но шаги были уже не те, не солдатские, а легче и увереннее. Сразу было ясно, что тот, кто лез по лесенке, делал это не в первый раз.

Вот уже шаг и у самою сена.

— Сидорыч! — чуть слышно прозвучал сдавленный голос хозяйки. — Ползи сюда! Поешь, попей!