Олени

И в центре этой ничьей земли, нависая над человеческим миром и склонившись перед миром космическим, стояла маленькая заброшенная часовня. Местные энтузиасты подновили ее, она светилась своими белыми стенами, и когда приезжий человек видел ее издали, она казалась ему гордым символом этого городка. Но, очевидно, недостаток средств или ориентальская лень помешали энтузиастам довести свое начинание до конца (как, в общем-то, всегда и бывает в этой стране), и обновленная постройка оказалась незавершенной: окна и двери зияли пустотами, внутри валялись остатки стройматериалов, а местная ребятня уже приспособила недостроенное здание под свои обычные пакости, и на побеленных стенах вместо фресок и икон виднелись пламенные объяснения в любви и полные грязной мерзости признания и угрозы.

Я стоял на самом краешке этого templum и, словно от перил балкона, созданного Богом, смотрел на человеческий муравейник, приютившийся в долине между краснеющими крышами, зелеными садами и бескрайними полями на юге, уже погрузившимися в легкий сумрак этого закатного часа.

Был слышен звон колокольчиков возвращающегося домой стада, с равнины тянуло теплом — земля в своем вечернем вздохе отдавала весь поглощенный за день жар. А за моей спиной, с гор, подступала вечерняя прохлада.

Я стоял на этой ничьей земле, между двумя мирами, которые как будто встречались сейчас — вокруг меня и во мне. Внизу был виден тихий дом и тихий, утонувший в траве и деревьях тенистый двор, приютивший нас на эти несколько дней.

Впервые за эти месяцы вместе с Еленой, я почувствовал себя абсолютно одиноким, и во мне прозвучали давно полюбившиеся строки об одиноком человеке, стоящем в самом сердце земли и внезапно пронизанном таким же одиноким закатным лучом солнца.

И вдруг я увидел этот закатный луч — он действительно пронзил меня своим зеленым светом.

Я что-то читал или слышал об этом «зеленом луче», но никогда до сих пор не различал его среди множества оттенков цвета, окрашивающих небо в разное время дня, но более всего — в час заката.

А может быть, это был не луч, а какой-то высокий и далекий звук, но не звон овечьих колокольчиков — он пришел как бы из бескрайних просторов вселенной и сразу раскрыл всю необъятность этого пространства. Я вдруг почувствовал, как качнулась земля, уходя из-под ног, ощутил головокружение и странную дрожь, словно в мою душу ворвались космические вихри, какие-то величественные и могучие силы, от которых нас не сможет защитить даже наша любовь.

Когда я спустился вниз, солнце уже зашло, и наш двор тонул в сумерках наступающего летнего вечера. Елена накрыла чистой, только что выстиранной и поглаженной скатертью стол под вязом, где мы обычно обедали. Как на торжество, расставила тарелки и разложила приборы вокруг зажженной свечи в старинном бронзовом подсвечнике, а когда мы сели, принесла охлажденную бутылку белого вина.

Был чудесный вечер, луна снова светила нам своим призрачным светом, но ее светлый диск с правой стороны уже начал потихоньку сжиматься, полнолуние завершалось.

После ужина мы пошли напоследок прогуляться по городку, который в молочно-белом свете луны казался пустынной декорацией.

Кое-где в окнах мерцали голубоватые огни телевизоров — люди спасались от скуки. В тишине была слышна только довольно громкая для засыпающего городка музыка оркестра в ресторане.

Вернувшись, снова сели за стол.

— Хочешь кофе? — спросила Елена, она знала, что я из тех немногих, кто пьет кофе и по вечерам. Вскоре вернулась и принесла вместе с кофе две чашечки, бутылку коньяка и какой-то конверт. Он был адресован нам, но я его раньше не видел. Елена нашла его в кухне — это дядя Митко оставил его рядом с бутылкой старого коньяка, который он держал для «особых случаев», а сейчас предлагал нам распить эту бутылку в последний наш вечер здесь.

Мы чокнулись, и хрустальный звон, подрожав в воздухе, растаял в темных углах двора. И снова — тишина, наступившая после очередного исступления оркестра, слышного даже здесь, издалека, но очень четко, в тихом ночном покое. В ветках вяза тревожно отозвалась птица, потом снова наступила тишина, и опять — звуки далекой музыки: крикливая певица пыталась перекричать мелодию старомодного шлягера. И странно, но тихое счастье в моей душе смирилось с пошлой трехтактовой мелодией жизни.

Утром мы встали рано, снова был прозрачный и солнечный день, но уже чувствовалась более резкая и совсем не летняя прохлада. А перед отъездом мы, как и договаривались, зашли в церковь.

Небольшое старое здание, построенное два века тому назад, стояло за высокой каменной оградой во дворе, полном цветов, деревьев и кустов. Мы вошли в полутемное помещение, пахнущее ладаном и базиликом. Перед старинным, украшенным великолепной деревянной резьбой алтарем горело несколько свечей.

В церкви никого не было, поэтому я подошел к столику, на котором лежали маленькие связки серых, желтоватых и коричневых свечей, положив деньги, взял две восковые палочки и протянул одну Елене.