Олени

Мы с Дели сходили в кафе, где работала Елена. Оказалось, она уволилась, нам даже не смогли сообщить фамилию девушки, сказали, что она сама к ним пришла и проработала всего несколько месяцев. Меня снова охватила злость на весь этот бардак, в котором мы живем, даже подумал как-нибудь наказать хозяина, но махнул рукой, поверив, что он действительно не знает ничего сверх того, что сообщил нам. Впрочем, одна официантка, знавшая Елену, слышала от нее, что ее приятель якобы нашел новую работу, гораздо лучше прежней. Но где? — она не знала.

Около двух недель я мотался по инстанциям, пытаясь выяснить место погребения его родителей, дату его рождения и прочие необходимые при любых похоронах подробности. Я сумел устроить всё — за исключением самого главного: нам не разрешали похороны без тела умершего. В конце концов я плюнул на все их дурацкие распоряжения, заказал могильный крест и сам проследил, чтобы рабочий правильно написал на нем его имя, а под ним — даты рождения и смерти. Дата смерти была не очень ясна, поэтому написали приблизительно — 24 мая.

И жарким днем в конце августа, когда город уже с утра исходил потом от зноя, мы с Дели отправились на кладбище.

Я припарковался около главного входа, вынул из багажника крест, и мы пошли по городу мертвых к нужному участку, где были похоронены его родители.

Я давно не был здесь (со дня смерти моей тетушки девять лет назад) и был поражен.

Кладбище оказалось самым спокойным и красивым местом — словно райский сад или остров блаженных — в этом взбесившемся и уродливом городе, в этой стране, а может быть, и во всем этом безумном мире.

Посреди дикой жары закованного в бетон города здесь царила необычная прохлада. В тени деревьев, среди кустов и цветов прыгали белки, гоняясь наперегонки с солнечными зайчиками. Даже у людей, которые попадались нам навстречу (а их было совсем немного), были печальные, порой заплаканные, но спокойные и (как мне показалось) блаженные лица, умиротворенные, наверное, близостью смерти. Но именно здесь, казалось, смерти и не существовало — даже под куполом расслабленного до полусмерти августовского неба все эти деревья, кусты, цветы и белки излучали неуничтожимую жизнь.