Оленья кавалерия или смерть от кота своего…

Вот как описывает эти военные игрища один из русских купцов, четверть тысячелетия назад побывавших в чукотских стойбищах: «В зимние и летние времена каждой день большими собраниями бегают и друг друга перебегивают до самого пристатку, нагие борютца, а надев панцири и взяв луки и копья, из луков стреляют и потом, положивши луки, копьями шурмуют до устатку, а луки со стрелами и копья весьма исправны… Во время праздное стреляются между собой тупыми деревянными стрелами, и иногда друг друга ранят».

Постоянная практика военной тренировки у чукчей настолько вошла в их жизнь, что нашла отражение даже в местных географических названиях. На Чукотке и сегодня имеются места, которые носят такие специфические имена. Например, местность Ахтагвик на мысе Дежнёва, что в переводе означает «ристалище», специальное место, где проводилось состязание по борьбе и стрельбе из лука или пращи. Там, где Камчатский полуостров примыкает к Чукотке, протекает река Пахача, и один из её притоков, а так же гора рядом называются «Веткона», то есть «место метания камней из пращи». А гора Ирвымылыней на северо-восточном побережье Чукотского моря в переводе с чукотского означает – «гора, где упражнялись в ловкости владения оружием». В окрестностях Анадыря течёт река Пакемелъскуэргын – в переводе с чукотского «место постоянных состязаний в ловкости попадания» (из пращи, лука или копьём).

Сама культура и психология чукотских племён трёхвековой давности была нацелена именно на перманентную войну против окружающего мира. Жестокость и доблесть считались желанным и неотъемлемым качеством мужчины-чукчи, который должен был жить, прежде всего, воином. Воином, побеждающим и обирающим соседние народы. Любое насилие в набегах на чужаков считалось правильным и необходимым. Чукотский фольклор того времени прямо и откровенно рассказывает именно об этом. Например, в чукотском предании «Эленди и его сыновья» главный герой после удачного выстрела из лука, сделанного его малолетним сыном, с гордостью и удовлетворением констатирует: «Ого! Вот я создал будущего насильника, грабителя чужих стад, воина я создал. Я – хороший человек».

При этом боевой отряд чукчей («орачекыт» на их языке), отправлявшийся на грабёж соседей, не был беспорядочной толпой, наоборот – он всегда имел чёткую структуру со своей специализацией. Впереди идущего в набег чукотского войска шли «йин 'ычьыт», что дословно и означает «впереди идущие», то есть разведчики и походные заставы.

Ударные отряды из наиболее хорошо вооружённых воинов именовались «эрмэчьыт», то есть «силачи». Иногда среди них в особые отряды выделялись «чинйырын 'ы» – в дословном переводе «группы участников кровной мести», выполнявшие по сути функции, как бы сейчас сказали, спецназа, предназначенного для самых сложных и опасных операций.

По материалам этнографов XIX века, чукчи, фактически имели свой военный устав, как жить и действовать на войне, оформленный в виде совокупности рифмованных «боевых заклинаний». Перед началом войны обычно приносили магические жертвы – оленей или собак, а в особо важных случаях и выбранных шаманами людей. Подобно индейцам, чукчи наносили на себя татуировки – воины татуировали у себя на руках точки или изображения человечков по количеству убитых врагов.

Во время походов и перед боем, чтобы подхлестнуть нервную систему и физические резервы организма, чукчи нередко использовали наркотическое опьянение. Для чего жевались грибы-мухоморы, а самым лучшим средством для входа в боевой транс считалось выпить мочу человека, предварительное наевшегося мухоморов…

Командовали чукотскими дружинами выборные вожди-«тойоны». На 1731 год русские знали о трёх таких самых сильных вождях Чукотки – тойон Наихню возглавлял войско численностью 700 воинов, у тойона Хыпая бойцов было около тысячи, а тойон Кея командовал пятью сотнями воинов. Воинами считались все мужчины чукотских родов, за исключением малых детей и совсем немощных стариков.

Особенностью чукотского войска было то, что у него никогда не было единого военачальника-диктатора. Все решения принимались коллективно на совете «тойонов». С одной стороны, отсутствие единоначалия нередко ослабляло чукотскую военную силу, с другой стороны – затрудняло русским властям подчинение чукчей, так как не было единого центра, который можно было бы разгромить или договориться с ним.

Для заполярных «войн» XVII–XVIII веков несколько десятков человек – это большой отряд, почти как дивизия или корпус в европейских войнах того времени, а две сотни человек – это уже большая армия, имеющая стратегическое значение! Только чукчи, самые воинственные и боеспособные из народов Крайнего Севера, могли собрать в поход гигантское по тамошним меркам войско свыше тысячи бойцов. Впрочем, такая массовая «мобилизация» случалась всего считанные разы за весь XVIII век.

Как воевали «настоящие люди»