Олений заповедник

— Издеваешься надо мной, — сказала Илена, — и получаешь удовольствие.

— Извини, что причиняю тебе боль. — Он хотел приложить руку ко лбу, но сдержался. — Илена! — воскликнул он. — Зачем ты это сделала?

Лицо ее приняло вызывающее выражение.

— Захотелось. Из любопытства.

— Тебя всегда одолевает любопытство, верно?

— Хотелось посмотреть… — И умолкла, не докончив фразы.

— Понимаю. Можешь мне не говорить. Я эксперт по женской психологии.

— Ты, наверно, эксперт по всем вопросам, — заметила Илена. Помолчала и повторила: — Сама не знаю, и потом мне хотелось выяснить…

— Только ли со мной происходит такое расцветание плоти или же любой старикашка подойдет. В этом было дело? — Айтел словно услышал себя со стороны и возмутился своими словами.

— Что-то вроде того.

— Что-то вроде того! Да я убью тебя! — от беспомощности взревел он.

— Ну, надо же мне было выяснить, — пробормотала Илена.

— И что же ты выяснила?

— Это я и хотела тебе сказать. С ним я была как статуя.

— Только вела себя не как статуя.

— М-м… я все время думала о тебе.

— Свинья ты, вот кто, — сказал он ей.

— Я уйду, если ты хочешь, чтобы я ушла, — сухо произнесла она.

— Сиди тут!

— По-моему, лучше нам с тобой сейчас расстаться, — сказала Илена. — Я отдам тебе деньги за мой номер… я ведь твоя должница.

— И откуда же ты возьмешь деньги? У Фэя?

— Ну, я не собиралась у него просить, — сказала она, — но теперь, когда ты мне подсказал…

Айтел вдруг начал ее трясти. Илена заплакала; он выпустил ее и отошел. У него ныло все тело.

— Тебе на меня наплевать, — сказала она. — В самом деле наплевать. Просто гордость твоя пострадала.

Он попытался успокоиться.

— Илена, зачем ты так поступила?

— Ты считаешь меня тупицей. Что ж, возможно, я и есть тупица. Ничего интересного я тебе рассказать не могу. Я для тебя просто игрушка. — Она заплакала громче. — А ты для меня слишком умный. Ничего не поделаешь.

— При чем тут все это? Я считаю тебя толковой. Я тебе это говорил.

Она снова приняла демонстративно вызывающий вид. И постаралась придать своему маленькому личику сердечком безразличное выражение.

— Если женщина изменяет, она становится для мужчины только более привлекательной.

— Перестань меня поучать, — рявкнул Айтел. И вдруг пылко прижал ее к себе. — Дурища ты, вот кто!

— Это же правда. Правда. Никакое не поучение. Я знаю.

Он вдруг по ее лицу понял, что она действительно страдает. Она ведь была права. Хотя плоть ее была испоганена, никогда еще она не казалась ему более чистой, более привлекательной.

— Ах ты, дурочка, — повторил он, — так ничего и не поняла. По-моему, я люблю тебя. — Из парализованного центра его мозга пришла мысль: «Теперь ты влип, дружок».

— Нет, ты меня не любишь, — сказала она.

— Я люблю тебя, — поправил он ее.

Илена снова заплакала.

— А я тебя боготворю, — всхлипывая, произнесла она. — Никто никогда не относился ко мне так, как ты. — Она принялась целовать его руки. — Я люблю тебя так, как никого еще не любила, — под конец произнесла она.

Так начался их роман, и Илена согласилась жить с ним.

Глава 11

В первые недели совместной жизни Илена не сводила глаз с Айтела — ее настроение отражало его состояние: если она была весела, значит, он счастлив; когда Айтел был в плохом настроении, она становилась мрачной. Больше никто не существовал для нее. Я не люблю такие сильные выражения, но полагаю, это была правда.

Из того немногого, что Айтел сумел узнать о жизни Илены — а она не любила вдаваться в подробности, — он выяснил, что ее родители держали кондитерский магазин в центре киностолицы и не были счастливы в браке: отец, в прошлом жокей со сломанной ногой, был человек мелочный, самовлюбленный и задира, мать — сварливая мегера, женщина расчетливая и вспыльчивая Она баловала Илену и ругала ее, превозносила и игнорировала, ставила перед ней амбициозные цели и игнорировала их. Отец, лишенный своих лошадей и обремененный пятью детьми, невзлюбил Илену: она была самой младшей и появилась слишком поздно. У нее были братья и сестры, дяди и тети, двоюродные братья и двоюродные сестры, дедушки и бабушки; когда семья собиралась вместе, начинались драки. Отец был недурен собой, франтоват; оставшись наедине с женщиной, не мог не попытаться овладеть ею, но в то же время был моралистом и учил жить других. А мать была кокетка, женщина алчная, ревнивая; она досадовала на то, что жизнь ее проходит в кондитерском магазине.

— Понимаешь, она так дико со мной обращалась, — рассказывала ему Илена, — иногда, когда я была совсем маленькой, посадит к себе на колени и говорит: «Если ничего другого не добьешься, хотя бы уйди с этой чертовой улицы». А потом, через пять минут, даст мне такую затрещину, что еле на ногах устою. А иной раз, если я их не слушалась, они говорили мне, что я не их дочка, что они купили меня у кого-то и отошлют назад. Ох, Чарли, мне было так плохо.