Ольф. Книга первая

Установленные мужем правила игры выполнялись безоговорочно. Женщина приблизилась на шаг, ладони отважно ощупали дылдастую фигуру и, приняв помощь поднятых рук, стянули свитер через голову. Потом Нина стала расстегивать трудно поддающиеся пуговки рубашки. Нащупанные отвороты воротника потянулись назад и вниз, словно накрываемая на стол скатерть. Содержимое этой скатерти-самобранки коснулось впередистоящих кончиков, пробил разряд молнии, и два тела резко отпрянули.

Владлен Олегович молчал. Значит, все хорошо. Во всяком случае, не плохо. Нина избавилась от замешательства, руки вновь принялись за дело. Майка и брюки тоже подружились с полом. Нина, видимо, присела или склонилась передо мной. Воображение нарисовало соблазнительный ракурс и пустилось в неподконтрольный пляс. Во мне все томилось, пропитываясь сладком ужасом искушения и неизвестности. Неизвестность была пугающей, ведь Владлен Олегович изначально ничего не объяснял и, главное, ничего не гарантировал. Он мог одарить, а мог поиграть и выбросить. И это в лучшем случае.

Последний оплот приличий улетел вслед за остальной одеждой. Нина поднялась, и мы замерли двумя статуями. Словно Адам и Ева в саду Эдема. А Владлен Олегович… Кем в этом случае был он?

– Опуститесь на колени! – упала следующая команда.

Мы сели друг перед другом на пятки, так что гладкие женские ноги оказались прямо между широко разведенных моих. Тела практически чувствовали исходивший от обоих жар: расстояние – меньше полувытянутой руки. Обволакивающий шипяше-плывуще-взрыкивающий голос кромсал тишину под сводами комнаты:

– Коснитесь друг друга.

Легкая пауза.

– Потрогайте.

Томительная пауза.

– Почувствуйте.

Звуки команд стихли. Мы, как оказалось, синхронно подняли правые руки, они вытянулись вперед…

Новая искра соприкосновения потрясла до основания. Будто снизошедшее откровение после откусывания приснопамятного яблока. Женская кожа пленяла, манила дальше, дразнила, жгла, жалила и испепеляла. Этой муке я не мог и, собственно, не хотел противиться. Нина напоминала воздушный шар, протараненный ракетой «земля-воздух», ей тоже хотелось невероятных ощущений и сумасбродных открытий. И вот мы мучительно узнаем и томно-красиво исследуем друг друга. Медленно и эротично. Упоенно и обольстительно. Смакуя и подавляя ненужное нетерпение, которому нет места – сегодня праздник чувственного сияющего безмолвия.

Осторожный как никогда, я боязливо касался ее. На глазах мужа. Доставляя ненормальное растянуто-странное удовольствие – одновременно ей, себе и (дурдом!) ему. Готовая взорваться женщина касалась меня. И всплеск взбудораженной радости накрывал нас всех с головой, нахлобучивая поток восторга прямо на вспотевшие макушки.

Мы старательно не дотрагивались до тех взывавших в мольбе частей тела, где накрывают девять валов гипнотического слова «хочу», поскольку это слово сейчас для нас обоих… нет, для всех троих не просто слово с каким-то заранее вложенным смыслом. Это неистовый шторм, копьями молний бивший в воспаленный мозг. Это слово отчаянно кричали наши помыслы, и то же самое кричали тела – это слышно и видно даже сквозь плотную повязку на глазах. Видно сердцем.

– Дальше! – гром среди ясного неба.

Великий Зевс требует продолжения. Будто мы сами не хотим его. Неуемная мысль обгоняет пальцы, но я медлю. Потому что «кто познал жизнь, тот не торопится» – так утверждают мудрые. Да, я не тороплюсь, хотя организм сходит с ума, требуя прямо противоположного.

Нина делает то же самое. Она играется и дразнит, снова и снова возвращаясь к уже исследованному, чтобы лучше запомнить, прочувствовать, вновь приласкать. Чужие пронзительно-отзывчивые пальцы передвигаются быстро и невесомо, немыслимо-жгуче и неслыханно-пряно. Они вызывают режущую, движущуюся следом сладкую боль, которая опаляет кожу и выкручивает внутренности. В трансе помешательства, завладевшего всем, что внутри, и отрезавшего все, что снаружи, мы как дивная, ангельски чистая мелодия – прекрасная, восхитительная, мастерски наложенная на ритм колотящихся сердец. Владлен Олегович, создатель и дирижер этой музыки, ерзает, но молчит, придавленный насыщенностью получившегося творения. Под знобящий топот марширующих по телу мурашек Нина совсем замирает, словно играя в «остановись мгновенье».

– Дальше! – истошно гремит фанфарами композитор.

Словно он на пределе. Нет, это мы на пределе, я и моя визави. Мы все на пределе. Но он – музыкант, а мы – его скрипка и смычок. Я подчиняюсь. Инструмент обязан подчиняться, иначе музыки не получится. И будь что будет. Я хочу этого. И все хотят, чтобы я хотел. Все сделано так, чтобы я хотел, и чтобы все этого хотели. Ура режиссеру.

Я чувствую нараставшую дрожь Нины, которая с каждым новым касанием получает в сердце удар за ударом. Она будто болтается в подвешенном состоянии на веревке безумия мужа: да? Или нет? И если нет, то почему? А если да, то когда? Сейчас? Позже? И если да, то тоже – п о ч е м у?!