Ольга

Еще я часто думаю о тебе, когда занимаюсь какими-нибудь повседневными делами. Тогда я говорю с тобой; все лучше, чем если бы я разговаривала лишь сама с собой.

Ты мой спутник, ты рано стал им и остался им навсегда. Я сержусь на тебя и спорю с тобой, но как раз потому ты и остаешься моим спутником жизни, и я рада, что ты у меня есть.

Твоя Ольга

4 июля 1971 г.

Герберт, мой дорогой, верный спутник!

Мне доводилось читать о людях, создающих безымянные произведения, так что никто не знает, кем эти творения созданы. Бывает, их создания никто никогда не увидит и не услышит. Такие люди, найдя где-нибудь в горах ямку в земле, вымытую ручьем, и выкладывают на ее дне орнамент из цветных камешков. Или в скалах, где дуют ветры, они находят щель и втыкают туда стеклянную трубочку, а то и две или три, и при ветре в них возникает музыкальный тон или созвучие. Во время отлива эти художники рисуют на песке картины, которые спустя несколько часов стирает прилив. Или не стирает, а уносит с собой? Вот уже несколько недель, как взорвали водонапорную башню, которую было видно с моего балкона. Высокая, выше многих домов, стройная, с широким резервуаром наверху, она была сложена из кирпича, а над резервуаром у нее была полукруглая шиферная крыша, и на ней – совсем маленькая башенка, тоже с полукруглой шиферной крышей. Красивая была башня. Но никому уже не нужная.

О запланированном сносе башни я прочитала в газете и, когда начались работы по подготовке взрыва, пошла туда и поговорила с мастером-взрывником. Старой женщине не отказывают в каких-то пустяках, вот и он охотно объяснил мне, каким образом устроит падение башни. Она не рухнет плашмя, а как бы сложится, надломившись сразу в нескольких местах. Взрыв поднимет тучу пыли, но не вызовет никаких разрушений вокруг. На другой день я опять ходила к башне, и в день взрыва тоже. Мастер-взрывник и рабочие меня уже знали, мой интерес был им приятен, так что они ничего не заподозрили, когда я подошла к уже открытым ящикам с динамитными шашками.

Теперь у меня есть три динамитные шашки, а вместо бикфордова шнура я возьму шерстяную нитку и намочу ее бензином. У меня есть все, что нужно.

Я взорву Бисмарка. С него все началось. Ты считаешь, что он сделал хорошее дело, – нет, это неправда. Может быть, люди задумаются об этом, когда он будет взорван. Но может быть, никто и не заметит жалкую кучку обломков и мусора, которая от него останется. Как не замечает никто орнамента на дне ручья или рисунка на прибрежном песке. Этим произведениям не нужны зрители – все равно они прекрасны и правдивы. Так же и поступки. С кем я могу поделиться своим замыслом? Только с тобой. Фердинанд хороший мальчик, я его полюбила, но он немного скучный. Они все теперь такие. У них есть готовые моральные суждения о прошлом и о настоящем, и, хотя их жизнь ограждена от опасностей и иметь нравственные принципы ничего им не стоит, они считают себя мужественными и этим кичатся. Мне бы хотелось, чтобы Фердинанд лучше распорядился своей жизнью, чем ты – своей и Айк – своей. Да только и его поколению тоже подай что-то не в меру великое.

А ты ведь и думать не думал, что я способна воровать динамит и взрывать памятники? По-твоему, я иду на безумную авантюру? Ты рад, что я затеяла безумное дело и теперь ты не один такой? Я пока не знаю, когда все совершу. Но с тех пор как я решилась это совершить, у меня все хорошо.

И я близка тебе.

Твоя Ольга

Я дочитал последнее письмо и увидел ее, как наяву: даже в глубокой старости она держалась прямо, когда медленно проходила улицу за улицей под темным небом, в свете уличных фонарей, она несла сумку, в которой лежал динамит, зажигательный шнур и спички, затем, остановившись перед памятником, немного повозилась у его подножия. Я ощущал тишину, окружавшую ее, и слышал, как она говорит сама с собой, как тихонько напевает. Я услышал взрыв.

Я гордился ею. Какое счастье, когда жизнь, которой живет человек, и безумство, которое он совершает, находятся в гармонии, как мелодия и контрапункт! Тем более когда сводит их вместе сам человек!

Мелодией всей жизни Ольги была ее любовь к Герберту и сопротивление ему – исполнение надежд и разочарование. После сопротивления безумствам Герберта – безумный жест, в конце тихой жизни громовой удар – завершающий аккорд образовал собой контрапункт к главной мелодии ее жизни.

Не стану скрывать, последнее письмо Ольги сначала меня обидело. Я, значит, скучный? Но ведь она не написала, что со мной ей было скучно. Она написала, что моя жизнь была ограждена от всех опасностей, и я знаю, что оно так и было. Может быть, я жил в тепличных условиях, однако это уже досужие размышления.

Вот и последние строки. Но я не прощаюсь с Ольгой. Я никогда с ней не распрощаюсь. Когда приедет Адельгейда, мы вместе поедем в мой родной город и навестим могилу Ольги на Горном кладбище. Конечно, я понял теперь, что внучка мне напоминает свою бабушку. Как хорошо, что в чертах Адельгейды я снова узнаю черты Ольги!