Ольга

Герберт молчал, глядя куда-то вдаль. Ольга села. Что он там видит? Свекольные поля. Зеленая ботва, коричневые междурядья, длинные и прямые линии, но дальше, за небольшой ложбиной они плавно поднимаются и уже у самого горизонта сливаются в сплошную зеленую плоскость. Кое-где высятся тополя. Крохотная рощица буков как темный островок в светлом зеленом море. На небе ни облачка: Ольга и Герберт сидели спиной к солнцу, от яркого света все искрилось и блестело – зелень кустов и деревьев и даже бурая земля. Что он там видит?

Он обернулся к ней со смущенной улыбкой, так как не знал, что ответить, хотя и был уверен, что на его вопрос должен быть ответ и что томительная тоска влечет его вдаль не напрасно. Ольге хотелось обнять его и погладить по голове, но она не посмела. Своей беспокойной тоской он растрогал Ольгу, как малое дитя, которое всеми силами рвется в большой мир. Но Герберт уже не ребенок – в его беспокойстве, в его вопросах, в его вечной гонке она почувствовала отчаяние, им самим еще не осознанное.

Спустя несколько дней Герберт пришел к Ольге с новым вопросом: существует ли вечность?

– Бесконечность и вечность – это одно и то же? Бесконечность мы относим к пространству и времени, а вечность связана только со временем. Но как? Одинаковым ли образом они, бесконечность и вечность, выходят за пределы того, что нам дано в нашей жизни?

– Некоторых людей вспоминаешь даже спустя много лет. Не знаю, вечно или нет. Однако Ахилл и Гектор уже две или три тысячи лет как мертвы, а мы все-таки помним о них. Ты хочешь стать знаменитым?

– Я хочу… – Он оперся на руку и повернулся к Ольге. – Я сам не знаю, чего хочу. Я хочу от жизни больше, гораздо больше, чем вот это все – поля, поместье, деревня, и больше, чем Кенигсберг и Берлин и гвардия… меня ждет пехотная гвардия, да не в этом дело, – хоть бы и конная, не важно. Мне нужно что-то такое, по сравнению с чем все это мелочь. Мне нужно что-то большее. Или нет, оно не больше. А выше… Я читал, что инженеры задумали построить аппарат, на котором люди смогут летать, и я думаю… – Он посмотрел поверх головы Ольги в небо. И засмеялся. – Когда летательный аппарат построят, когда заберутся в него и полетят, он станет обычной вещью, такой же, как другие.

– Хотелось бы мне иметь некоторые вещи. Пианино, вечное перо фирмы «Зеннекен», новое летнее платье и новое платье на зиму, новые летние туфли и зимние ботинки. А комната – это тоже вещь? Если комната не вещь, то деньги-то – вещь? Я хотела бы иметь деньги, чтобы у меня была своя комната. Быть может, ты просто…

– Избалован? – Герберт еще больше повернулся к Ольге, он смотрел на нее, упираясь одной рукой в землю, а другой теребил свои волосы.

– Извини. Нет, ты не избалован. Но ты не понимаешь, каково быть на моем месте. А я не понимаю, что значит быть таким человеком, как ты. Мне кажется, тебе живется легче, чем мне. Или нет, наверное, мне было бы легче на твоем месте и если бы у меня была такая жизнь, как у тебя или у Виктории, и я могла бы без всяких сложностей поступить в женскую гимназию, а потом в учительскую семинарию. Но может быть, если бы я жила такой жизнью, как у Виктории, я тоже не хотела бы чего-то большего, кроме как стать воспитанницей в пансионе для благородных девиц. – Ольга покачала головой.

Герберт ждал, что она продолжит, но Ольга замолчала.

– Я пошел. – Он встал, мигом вскочила и собака – прежде она лежала, прижавшись к Ольге, а Ольга ее гладила. Теперь собака не спускала преданных глаз с Герберта. Он часто уходил вот так, неожиданно, Ольга давно к этому привыкла. Но каждый раз ее задевало то, что собака, минуту назад ластившаяся, вдруг бросала ее, как чужую.

Герберт уходил, собака прыгала возле него, ей не терпелось припустить во всю прыть вместе с хозяином. Но он, мягко отстранив ее, прибавил шагу. И вдруг остановился и обернулся к Ольге:

– У меня нет денег. Мне дают деньги только на что-нибудь необходимое и ровно столько, сколько эта вещь стоит. Как только у меня появятся свои деньги, я куплю тебе вечное перо.

Герберт пустился бегом, Ольга долго смотрела ему вслед. Он пробежал вдоль лесной опушки, от нее – через свекольное поле, затем свернул на дорогу, уходящую за горизонт, на которой и сам Герберт, и собака становились все меньше, меньше и наконец исчезли за линией окоема. Ольга смотрела вслед Герберту с нежной заботой.

8