Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

Ольга, несмотря на горячее чувство к Николаю, не может пройти мимо огромных перспектив, которые открывают перед ней Маршак, Горький и Авербах. При этом у нее уже появляются начальственные нотки «нового человека», который не может «доверить» Маршаку руководство детской литературой. Заметим, Ольге только двадцать один год, и она еще не так много написала. Но непомерные похвалы делают свое дело: она принимает многообещающие предложения и входит в круг советской богемы.

Попутно она изобретает способ вытянуть Молчанова из Казахстана. С этого момента можно четко проследить, как Николай, будучи абсолютно честным и самостоятельным человеком, попадает под напор ее сильнейшей воли. Принимать решения теперь станет она, и так будет до его смертного часа в блокадном Ленинграде. Но в творчестве всё было иначе: тут он всегда – самый главный и строгий ее судья.

Однако пока она ничего изменить не может. Хотя все в один голос обещают ей вызвать Николая в Ленинград, дело стопорится. Возможно, потому, что тот, от кого это зависит, имеет на Ольгу свои виды.

Авербах заверил Ольгу, а та в свою очередь Молчанова, что ему будет послан вызов из ЦК. Но вызов все не приходит, и Молчанов начинает подозревать Авербаха в том, что тот умышленно держит его вдали от Ольги. И подозрения эти не лишены оснований: именно тогда у Берггольц завязывается роман, который очень льстит самолюбию начинающей поэтессы.

Авербах был чрезвычайно влиятельной фигурой не только в литературном, но и в политическом мире. Не случайно Ольга и Николай называли его между собой в письмах «князем».

В конце 1931 года Молчанов пишет Ольге: «Последние события совершенно перевернули дело. Авербах таки оказался сукой. Может, это сильно сказано, но факт тот, что его информация не отвечает действительности. От 23-го послана не телеграмма Постышева, а вторичный отзыв – вялый и глуповато написанный. Этим отзывом да запросом характеристик и исчерпывается наше дело в крайкоме».

Свою журналистскую жизнь Ольга продолжает на заводе «Электросила», где до августа 1933 года работает редактором комсомольской страницы заводской многотиражки. По предложению Горького она начинает писать историю завода. Горький писал ей вдохновляющие письма, однажды сказал о ней фразу, которую передали ей: «Такие девушки бывают только в сказке, это же фантастика…»

А Молчанов так и не получил вызова и в феврале 1932 года прямо из редакции казахстанской газеты «Советская степь» был призван в армию. Прослужил он всего семь месяцев. Ненадолго ему удается приехать в Ленинград, и, когда Ольга оформила свой развод с Борисом Корниловым, они смогли с Молчановым официально пожениться.

Однако и флирт между Авербахом и Берггольц время от времени возобновляется. Даже после того, как в апреле 1932 года вышло знаменитое постановление о роспуске РАПП и Авербаха отправили на работу секретарем Орджоникидзевского райкома ВКП(б) Свердловской области, что по сути означало мягкую ссылку, он часто наезжал в Ленинград. «Мы с Ольгой Берггольц, – вспоминал Лев Левин, – обычно встречали его на вокзале, ехали в гостиницу “Астория” (тут ошибка памяти, гостиница “Европейская”. – Н. Г.), где у его отца был постоянный номер… Запомнились веселые автомобильные поездки втроем в Петергоф, Сестрорецк, Павловск или на острова»[25].

Связь с Авербахом сыграет в судьбе Ольги Берггольц роковую роль. В апреле 1937 года он будет арестован. Его арест скажется и на ее судьбе.

«Слеза социализма»

Если ж кто угрюм и одинок,
вот мой адрес – может, пригодится? —
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.

Ольга Берггольц

В конце двадцатых годов ленинградские творческие работники решили в складчину построить жилой дом на улице Рубинштейна[26], недалеко от Невского проспекта.

Официально он носил название «Дом-коммуна инженеров и писателей», а коммунары называли его «Дом радости». Строился он с 1929 по 1931 год и вначале полностью удовлетворял представлениям коммунаров о новом быте. Но между собой жители дома вскоре стали называть его «Слеза социализма». Оказалось, что сооружен он был ужасно. Один из его обитателей – драматург Александр Штейн вспоминал: «Сергей Миронович Киров заметил как-то, проезжая по нашей улице им. Рубинштейна, что “слезу социализма” следует заключить в стеклянный колпак, дабы она, во-первых, не развалилась и дабы, во-вторых, при коммунизме видели, как не надо строить. Название родилось, очевидно, и по прямой ассоциации: дом протекал изнутри и был весь в подтеках снаружи по всему фасаду»[27].