Ольга и Алексей

Девушки пришли домой, стараясь не показывать матери своего расстройства, Юлия принялась читать книгу, а Ольга, задумчивая и тихая, села рядом с матерью. Прислуга стала накрывать на стол поминальный обед, никаких гостей они не стали приглашать, считая, что проведут этот день в тихом домашнем кругу, как впрочем, и все остальные дни. Вересовы так уже отвыкли от общества, что многие люди стали им казаться чужими, и тем для разговоров находилось всё меньше, а дистанция между соседями становилась всё больше.

Матушка сидела за столом у окна с рукоделием, когда к их воротам подъехал возок на полозьях3. Она тут же узнала его и воскликнула, роняя нитки:

– Посмотрите, это же она! Да откуда? О, Господи, за что мне это! Нет, я не хочу её видеть! – она вскочила и бросилась вон из гостиной. – Глашка, где мои капли! Быстрее! Мне нужно лечь. О, Господи, как раскалывается голова!

Юлия бросилась к ней, чтобы сопроводить наверх, в спальню, понимая, что приезд Рубцовой выбил её из колеи, и она не в состоянии здраво мыслить.

Ольга осталась стоять у окна одна, наблюдая за Марьей Ефимовной. Та даже не вышла из кареты, но, опустив стекло, вероятно, из окна видела реакцию Вересовой и была в высшей степени довольна. Также она наблюдала прямой силуэт Ольги, от неё исходила уверенность и явное нежелание приглашать соседку в дом, да и никто не посмел бы её позвать. Ольга со страхом думала, выйдет она из кареты или нет, войдёт ли в дом, она не знала, как реагировать, если это случится.

Наконец, эта молчаливая баталия закончилась, стекло в карете поднялось, кучер стегнул лошадей, и карета двинулась от их дома. Ольга с облегчением выдохнула, она только сейчас поняла, что, может, и не дышала эти полминуты. Она ещё немного постояла у окна, до конца не веря, что Рубцова уехала и со страхом, как повторения кошмарного сна, ждала её возвращения.

Но Рубцова не вернулась, и через несколько дней Пелагея Ивановна решилась выйти из своей комнаты и снова сесть у окна. Её убедили, что Рубцова больше не вернётся, потому что им доложили об её отъезде в Воротниково, и она окончательно успокоилась и теперь уже без опаски снова глядела в окно. Жизнь в их доме вошла в привычное русло, и Вересова опять начала строить планы о замужестве дочерей. Юлию всё также почитала самой красивой девушкой в Ручьях и говорила:

– Только бы нашёлся для моей Жюли достойный жених, я бы так сразу и выдала бы её замуж! Больно мне смотреть, как пропадает её ум и красота.

Её старшая дочь только вздыхала, понимая, что репутация их семьи не позволит ни ей, ни её сестре выйти замуж. Даже если бы они были самыми прекрасными и богатыми девушками в стране, трагедия в их семье не позволит привлечь к ним порядочных женихов. Никто не захочет породниться с семьёй убийцы. Но Юлия держала эти мысли при себе, не желая расстраивать мать и провоцировать её на дальнейшие разговоры о замужестве. Она уже давно решила, что никогда не выйдет замуж, даже если к ней будут свататься, ибо готовила для себя другую участь – заботу о ближних, бедных и одиноких. Но иногда, глядя на Ольгу, видя, как она взрослеет и хорошеет, она вздыхала, жалея, что её и сестра останется одинокой. Она с жалостью смотрела на неё, пока та не видела, понимая, что сестра достойна большего, чем этого одинокого приюта для трёх несчастных женщин, в который превратился их дом.

Часть 2

Глава 1

Петербург, как столица Российской империи, манил к себе людей разных сословий и достатка. Более менее образованные пытались занять должности получше в различных чиновничьих ведомствах,       а кто получил слабое образование и приехал из глубинки, получал низшее звание и всеми силами пытался продвинуться повыше. Вход шли различные уловки: раболепство перед начальством, взятки или женитьба на дочке какого-нибудь богатого чиновника. Алексей Вересов жил в столице уже шесть лет, и давно к нему стали поступать различные предложения продвинуть по службе ленивого и нерасторопного сына какого-нибудь знакомого. Его ценили в Министерстве, он много работал и теперь уже был секретарём самого министра внутренних дел, дальнейшие его перспективы были блестящими и поразительными. И хоть у министра было ещё четыре таких же секретаря, как он, ему многое доверяли, зная, что Алексей Павлович никогда не подведёт.

Но чем дольше он жил в городе, чем дальше продвигался по службе, тем более разочаровывался. То, что он передавал для исполнения в низшие инстанции, часто не исполнялось, или дела так затягивались, что выходили все сроки, и ему приходилось самому вмешиваться и призывать работников к порядку. Бюрократическая волокита его раздражала, а все его предложения и нововведения натыкались на равнодушие министров, которые отписывались от него, прикрываясь нехваткой времени и средств. Но он упорно продолжал заниматься своей работой, пытаясь хоть как-то изменить устоявшуюся систему, при этом понимая, что на его должности сложно будет добиться чего-то стоящего.