Ольга и Константин

— Это ты про кого, теть Сима? — поинтересовался удивленный Воронин. — Намекаешь, или в адрес чей?

— Тетя твоя, между прочим, за углом налево живет… А намекать нечего, все известно: у Ольгиного женишка жена дома брошена и детей полные ясли. Потому и сбежал от них грузинец, спрятался, где подальше… А власти все равно нашли!

— Это у Кости?! — обомлел Михаил. — Ну-у дела… Да ты верно знаешь или сорока принесла? Не верится мне.

— Верь не верь, а истина выказалась, — торжествовала продавщица. — Участкового жена все рассказала… Ох и глупые мы, женщины, всю жизнь нас учат, а мы всем доверяемся!

— А я бы такому все равно доверилась, правда, Маринка? — весело сказала Валентина. — Может быть, у него жена ведьма была.

— Слышал, как рассуждают? — поджала губы Серафима Евгеньевна. — Ну, не раздумал конфеты дарить? Мне на обед пора.

— А я тоже за доверие, — засмеялся Воронин. — Сыпь кило длинненьких и еще тех кило, с верблюдом. Гулять так гулять, верно, девушки? Я к вам сегодня чай пить приду.

Мальчишки табунком бежали по улице, первым заскочил домой Витька Сырцов.

Запыхавшийся Володя Морозов ногой отворил свою калитку, выпалил:

— Вить, Лешка, вы у колонки обождите, я скоро, без меня не ходите, только мамке скажу!

— Ладно, обождем, — пообещал Лешка Тихомолов.

И они с Витькой пошли навстречу возвращающемуся с выгона стаду.

Володя зашел в дом. После кухни в комнате, где окна были занавешены, показалось темно.

— Мам, ты здесь? — спросил от косяка, увидел сидевшую на стуле Ольгу, и та молча повернула к нему лицо. — Я в клуб пойду, там кино привезли, ладно?

— Иди. Рубаху другую надень. В шкафу возьми.

— А какую?

— Там все чистые. Какую захочешь.

Володя прошел к шкафу: распахнул дверцу, оглянулся.

Мать сидела, положив руки на колени, и казалась очень спокойной.

— Хочешь, дома останусь? Я это кино еще зимой видел.

— Иди посмотри, раз собрался. — Она встала, провела рукой по лицу и спросила ровно: — Стадо гонят, да?

— Гонят. Уже возле Кузнечихи были, — ответил сын, наблюдая за ней.

— Пойду Пеструху загоню.

Корова стояла против калитки, вошла едва ей открыли и направилась к хлеву. Загнав, Ольга подождала в полутьме, пока не выйдет на улицу сын, вернулась в дом и не успела зайти обратно в комнату, как в сенях послышались шаги.

Это была Вера Сырцова.

— Ты что, подоила уже? — спросила, хотя пришла совсем не за этим, да и наперед понятно было, что успеть подоить Пеструху не могли.

— Нет, загнала только.

Вера села на стул у стены, глядела с сочувствием и интересом.

— Переживаешь по нем… Уж привыкла, небось?

— Я привыкла, что одна жить буду, — тихо сказала Ольга. — А он тут и заявись… Привыкла, что одна, а как на станции увидела — так вдруг и поверила, что не кончилась еще жизнь. Другой раз привыкать трудней… — Она равнодушно взглянула на себя в зеркало. — Ничего, опять привыкну.

Лицо Веры дрогнуло и покривилось непритворным теперь состраданием.

— Да что ты, Олюша, плюнь на все… Еще кто другой приладится, чего себя хоронишь? Скоро опять разных привезут, картоху копать.

— На что мне другие, если он нужен? — посмотрела на нее Ольга. — Ты иди, Вера, еще корову доить, прибрать надо. Иди.

— Я пойду, пойду, — готовно встала Сырцова. — Ты только гляди, не удумай чего… Слышишь, Ольга?

— Слышу. Иди.

Оставшись одна, опять села па прежнее место, застыла в той же позе, в какой ее нашел сын, и устало закрыла глаза.

Почтальон Егор Степанович Сажин сидел в кабинете председателя колхоза и, судя по всему, сидел давно и уходить не собирался.

Одинцов заканчивал говорить по радиотелефону:

— …заедешь к Осминину, взглянешь, какой он после юбилея. Если в норме, так наряжай возить комбикорма, а если почуешь, что не в себе — трактор его отдай Славке Егорову, и пусть возит. Что? Это ничего, что молод, машину он знает. А? Решено, решено… Скот на сдачу повезут Долгушин, Воронин и Гогуадзе… Именно он. Что-о? Да я слышать об этом не хочу и ничего такого не позволю, понял?! Поедет, и все. Вот так, отключаюсь!

И отключил рацию.

Сидел, отдуваясь, отходя от вспышки, а Сажин поерзал и спросил:

— Ну так как насчет велосипеда, Егорыч?

Павел Егорович развернулся к нему, оглядел долго.

— Да на кой леший он тебе сдался? Ну, положено почтальону, знаю. И что твоя контора не в силах пока предоставить, тоже знаю… А колхоз в силах, верно. Только куда тебе на нем прыгать по нашим колдобинам, в твои годы? Не осилишь ведь, спортсмен ты мой сивый!

— Ну это ты зря: седина бобра не портит, — обиделся Сажин. — А велосипед я все одно на пользу ногам оберну.

— Это как же?

— А так, что отдам его племяннику Федора-лесника. Федор от того мальца чистым воем воет, и за то, что вредному гаденышу забаву найду — согласен мне лошадь с телегой давать. И буду я на коне по всем статьям! Обратно же корреспонденция без задержки пойдет!

— Корреспонденция! — скривился Одинцов. — К нам письмо тащится неделю, а телеграмма отчего-то дней десять.

— Вот видишь! — обрадовался почтальон. — А на коне я…

— Стой! — прислушался Одинцов. — Замри… Никак — гудит? Точно, гудит.

Он подскочил к окну, взглянул, и шустро подбежав к двери, приоткрыл и крикнул: