Ольга, княгиня русской дружины

Про Харальда Боезуба я знала. Он был предком нашего материнского рода, и мать рассказывала нам с Оди о нем и о битве при Бровеллире, еще пока мы были совсем маленькие. И мы слушали об этом столько раз, что теперь я без запинки пересказывала эту повесть и моим детям. И о Хедине я тоже знала, который каждую ночь бьется с Хагеном, похитителем его дочери Хильд. Всякий раз они поражают друг друга насмерть, но Хильд колдовством оживляет их, и смертельная схватка повторяется снова… Жуткое сказание, но Добрыня его очень любит. Мне вдруг представилось: Хакон и Свенгельд, израненные, окровавленные, стоят друг против друга с мечами и щитами, а поодаль – Соколина с поднятыми руками, творящая волшбу… Никакой волшбы она, конечно, творить не умела, кто бы ее тут научил, но все это было так дико, что я содрогнулась. Просто немыслимо!

– Я не верю! – вырвалось у меня. – Он нас дурачит!

Соколина не ответила, но по ее лицу было видно: она хотела бы со мной согласиться, да не может.

– У вас опять все кипит! – раздался вдруг рядом голос моего мужа.

И поразил меня как громом. Откуда тут взялся Володислав? Я обернулась: он стоял у меня за спиной и смотрел в костер.

Котел и правда закипал: предательские пузырьки тянулись снизу вверх в буром отваре и издевательски лопались у поверхности.

– Я увидел со стены, как ты пытаешься утопить моих детей, и пришел их спасать! – Володислав подхватил на руки подбежавшую к нему Малку и подкинул в воздух.

Я охнула и принялась торопливо ворошить поленья. Пора добавлять квасцы. Но если я уже успела все испортить, то вместо красновато-коричневого получится просто бурый…

Мне грозило загубить немалую долю зимних трудов, но я едва соображала, что делаю. Все казалось, я сплю, потому что наяву всего рассказанного Соколиной ну никак не могло быть!

* * *

Там, на берегу, мне было лишь стыдно перед мужем, что я чуть не проворонила покрас. Не обратила внимания на то, что он слышал часть нашей беседы с Соколиной, и не подумала, что из этого может выйти. И не узнала бы, если бы в тот же вечер не рассыпала снизки.

Это было мое любимое ожерелье: его мне оставила мать, когда уезжала из Киева. Сама она его привезла из Волховца в числе своего приданого. Когда-то оно состояло из тридцати трех стеклянных бусин, черных, одни с белой волной, другие – с белыми, синими, зелеными «глазками» и «ресничками». С тех пор я, криворукая, его уже роняла, четыре «глазка» раскололись. Вместо них я в последние года повесила узорные бусины из серебра, которые отец присылал мне из Моравии, так что все равно было очень красиво.

Но когда бусин так много, ожерелье получается тяжелое, и рано или поздно любой шнур или ремешок рвется. Наступал вечер, пора было собирать ужин, но сначала покормить и уложить детей. Они догуливали с Вторушкой и Мыльнянкой у реки, я послала за ними, а стала одеваться – тут ремешок и оборвался. Часть бусин закатилась за мою самую большую укладку – в ней я привезла приданое, и до сих пор там хранилось самое ценное мое платье и прочее добро. Я присела, заползла за угол укладки и впотьмах стала шарить по полу – черные бусины трудно было разглядеть.

Скрипнула дверь, кто-то вошел. Я подумала, что это Мыльнянка вернулась, хотела позвать ее на помощь и попросить огня, но не сразу смогла встать: уже собранные бусины я складывала в подол. А потом раздался голос:

– Да как ты сделаешь, чтобы он один без дружины остался?

Это был голос Маломира. Сперва я просто постыдилась предстать перед ним в таком виде – сидя на полу и с бусинами в подоле, – но потом до меня дошло…

– Не выйдет, – продолжал он. – Вот если на тропе ловушку поставить, то он и попадет – у него конь-то лучше, чем у его людей, я вчера посмотрел. Веревку натянуть поперек… Может и убиться. Или покалечиться как.

Тут уже я присела пониже и застыла. Дружина? Ловушка? Мне мгновенно пришел в голову Хакон.

– Все бы хорошо, но как его заставить по той самой тропе скакать? – раздался в ответ голос Володислава. Он говорил приглушенно, видимо, продолжая разговор, начатый где-то снаружи и ставший слишком неподходящим для чужих ушей. – Будет гон. Как знать, куда дичь побежит? Через весь лес веревку не натянешь.

Они помолчали. Скрипнула скамья: кто-то из них сел к столу.

– Если бы его как-то от дружины оторвать… – опять заговорил Володислав. – По голове дубиной дать, из седла вынуть, а ногу в стремени оставить. Да и хлестнуть коня! Потом, когда поймают, там от головы такое месиво останется, что уж ни Ингвар, ни сам леший не докажет, что было…

– А как ты его от дружины оторвешь?

Они помолчали. Я едва дышала.

– Ладно, думай! – Судя по звуку, Маломир встал.

За дверью послышался веселый гомон. Я облилась холодной дрожью: дети меня вмиг найдут, и эти двое узнают, что я все слышала!

К счастью, Маломир уже шел к двери: с детьми он встретился за порогом, я слышала, как они весело приветствуют дедушку и показывают какой-то особый камешек с берега. «Ты у мамки тесемку возьми да на шею повесь – будет тебе оберег!» – наставлял тот Добрыню.