Ольга, княгиня русской дружины

Лишь за какие-то знакомые слова ее сознание зацепилось. Она перевела взгляд к отцовской лежанке. Там стояла у стены его любимая старая рогатина.

– Но она же… не сломана, – пробормотала Соколина, которой казалось, что она не поняла самого главного.

– Это другая. – Предслава тоже глянула на рогатину. – Эту Хакон оставил в гостевом доме, ее принесли сюда, когда там прибирались. А Свенгельд ездил с другой, какой-то новой… наверное, с той, которую подарили Хакону, а воевода у него забрал.

– А та сломалась, и медведь… его убил?

– Да. Его уже обмыли и одели, он лежит в бане. Ты можешь пойти посмотреть… он не плохо выглядит. У него повреждена спина, но лицо цело. На него совсем не страшно смотреть.

Соколина взялась обеими руками за голову. Жуткое сознание совершенной оплошности наваливалось, будто каменная груда, и с каждым разом становилось все труднее вдохнуть. Парни же говорили ей… они же послали ее заменить рогатину и ясно сказали, иначе отца может порвать кабан… а она забыла…

Нет, не забыла! Она же взяла рогатину у отца… пошла с ней к Хакону… а там отец их застал вместе… А потом, когда он увел ее домой, она уже была так взволнована, что про рогатину забыла… а отец унес ее обратно.

Было так жутко, будто она проснулась и узнала, что во сне зарезала родного отца. Невидимая сильная рука стиснула и сердце, и горло, и крепло осознание: исправить уже ничего нельзя! Нельзя опомниться, скакнуть назад во вчерашний день, быстренько доделать забытое… Уже все случилось… Смерть – почти единственная ошибка, которую нельзя исправить.

– Не надо сильно плакать! – Предслава обхватила ее за плечи. – Помни, он сам хотел именно этого. Он был стар, он не желал «соломенной смерти», желал умереть в бою. И он умер в бою с противником много сильнее. С оружием в руках. Ему и не пожелать лучшей судьбы и лучшего конца. А тебя мы не оставим. Уже послали в Киев, скоро здесь будет твой брат Мстислав. Он позаботится о тебе и обо всех делах.

Соколина едва ее слышала. Как верное средство спасения, всплыла четкая мысль: чем бы перерезать себе горло. Но… это же значит – прямо сейчас предстать перед отцом! Или он попал в Валгаллу, куда ей путь закрыт, и они не встретятся… А вдруг? Представлялось, что грозный, разгневанный отец ждет прямо за порогом того света, и уже из-за этого было невыносимо страшно шагнуть за этот порог…

– Хочешь его увидеть? – Предслава, заметив, что Соколина почти в беспамятстве, принялась теребить ее. – Если можешь встать, пойдем. Посмотрим на него, а потом будем разбирать вещи. Его лучший кафтан староват, он в нем лет тридцать на пирах сидел, помнишь, мы хотели шить новый? Теперь придется с этим поспешить, ведь сейчас лето, с похоронами нельзя долго тянуть… Надо начать прямо сегодня. У меня есть серебряная тесьма на шелке, я подарю ему. А шелк возьмем синий и пришьем на грудь, помнишь, как было у Арнбьёрна Толстого? Говорят, в Бьёрко так теперь шьют для самых лучших людей…

А Соколина только открывала и закрывала рот, сама не зная, чего хочет: не то сказать что, не то закричать, не то просто вздохнуть как следует… Она лишь уловила: Предслава хочет, чтобы они куда-то пошли. И, наверное, после этого она наконец поймет, что происходит.

Соколина спустила ноги на пол, попыталась встать… Бревенчатые стены избы поехали куда-то в сторону, а лежанка рванула вверх – ей навстречу и злобно, будто норовя наказать, ударила по боку. Соколина едва сумела полубессознательно выставить локоть, чтобы уберечь нос…

* * *

К приезду Мистины на краю жальника близ Коростеня уже была готова могильная яма: в три шага длиной и шириной, стены выложены досками с опорными столбами по углам.

– Я помню, он как-то рассказывал, что его братьев хоронили по обычаю русов, – сказал Сигге Сакс, который привел сюда Мистину. – И велел приготовить ему русскую могилу, чтобы не терять времени. Но если тебе не нравится, всегда можно выложить краду. Помнится, он все время повторял «когда я прилягу на дрова»… так дров мы запасли. Даже лодью подходящую найдем.

– Не нужно, все хорошо, – кивнул Мистина, оторвав взгляд от выстланного досками дна ямы. – Я тоже помню рассказы, как хоронили его братьев. А раз отец считал, что для них это хорошо, значит, так же будет хорошо и для него.

По вечерам в гриднице было тихо: никто не кричал, не смеялся. Старые оружники рассказывали разные случаи из жизни покойного вождя – все, что могли о нем вспомнить по своему опыту и рассказам предшественников. Потом принимались за саги о великих героях древних времен, с которыми Свенгельд уже вот-вот сядет за один стол.

Тело дожидалось последнего переселения в погребе-леднике, обложенное льдом. Предслава и Соколина все эти дни усердно хлопотали и рукодельничали: Предслава заставляла Соколину разбирать все до одной укладки, распределять вещи покойного – что дать ему с собой, что раздарить, а что просто сжечь, – и шить недостающее. В такое время обязательно нужно занятие.