Ольга, княгиня русской дружины

Лица Мистины и его людей прояснились от этого рассуждения, Сигге Сакс несколько помрачнел: в словах Доброша было много правды. Но он быстро овладел собой.

– Уж не собираетесь ли вы сдаться до битвы? – насмешливо заметил Сигге. – Не думаю, что древляне посмеют предать нас. Ведь без нас им будет слишком трудно бороться с полянами.

– Им и не придется об этом думать, – сурово ответил Мистина. – Потому что я не предам Ингвара, моего побратима.

– Он тебе дороже отца? – выразительно спросил Сигге.

– О чем ты?

– Твой отец хотел, чтобы его род был утвержден на этой земле, которую он завоевал своей отвагой, удачей и мечами своей дружины. Не предашь ли ты его, если так легко отдашь все это Ингвару? Чем Ингвар заслужил такой подарок? Тем, что его привезли сюда ребенком как заложника? Мы, люди твоего отца, похоже, больше его сыновья, чем ты!

Мистина в негодовании поднялся, Сигге встал тоже. Мистина был выше, но Сигге – шире, а лицо его дышало холодной решимостью.

– Силу Русской земле принес не Свенгельд, а Олег Вещий, – вдруг раздался женский голос среди напряженной тишины.

Все повернулись в сторону Уты, а она продолжала:

– Вещий объединил силу русов и полян. А потом и иных племен. Поэтому все они стали сильнее. И сейчас сила Руси прибавляется с присоединением иных земель – как земли смолян. Разделение не принесет никому добра и будет нарушением воли Вещего. А ведь только его удача охраняет всех его наследников и державу. В моих детях – кровь Вещего. Они не пойдут против его воли и не станут разрушать то, что он создавал.

– Сделать то, о чем ты говоришь, Сигге, – уже почти спокойно сказал Мистина, благодарно посмотрев на жену, – для меня будет означать предательство слишком многих. И предков моих, и потомков. Но вы, если польститесь на посулы Володислава, предадите самих себя. От этого камня все дороги ведут в пропасть: и налево, и направо. Или Ингвар разобьет вас – так это и будет, скорее всего, или даже если вы разобьете Ингвара, древляне решат, что вы им больше не нужны, и погубят вас. Как сын своего отца, который был и вашим отцом, прошу: не глупите. Не губите сами себя.

– Многие скажут, что лучше погибнуть в борьбе за золотую чашу, чем без боя взять глиняный черепок, – холодно усмехнулся Сигге Сакс. – Но, в конце концов, Володислав делал это предложение тебе, ведь ты – знатный вождь и потомок князей. Я лишь передал. Ты вправе отказаться.

– И поэтому вы, – Мистина посмотрел на женщин, – как можно скорее уедете в Киев. А я останусь здесь и постараюсь сделать так, чтобы все это не заполыхало, пока Ингвар не вернулся.

* * *

Выехали задолго до зари, в самый глухой час ночи позднего лета. Мистина не исключал возможности, что древляне наблюдают за Свинель-городком, и отъезд своей семьи считал необходимым сохранить в тайне.

Отъезжающих сопровождали пятеро оружников самого Мистины и десять отроков из дружины Свенгельда. Это предложил Ранобор: если из Свинель-городка исчезнет семья Мистины и половина киевской дружины, это древляне заметят и поймут, что к чему. А исчезновения одного десятка из восьми Свенгельдовых в глаза не бросится.

Отправились сухим путем на Киев напрямик, и отряд был полностью конным. Ута, ее старшая дочь Святана и Соколина тоже сидели верхом, троих младших детей оружники посадили с собой перед седлами. Была одна волокуша с самыми нужными пожитками и припасами на дорогу. Выехали шагом, в полной темноте, и только в лесу Ранобор велел зажечь факел. Регни шел с ним впереди, освещая путь едущим сзади. Дети сперва робели, очутившись в ночном лесу, но потом успокоились, согрелись, завернутые в теплые вотолы, и даже задремали.

Обе женщины уезжали против воли. Ута не хотела покидать мужа одного среди всех этих сложностей, но понимала, что он прав в своем решении отослать их. Новые раздоры могли вспыхнуть в любой день, и он хотел, чтобы его семья была в безопасности, одновременно не связывая ему руки. Он помнил, как уезжали из Киева, и понимал, что киевские бояре, не доверяющие ему, будут очень рады, когда семья соперника окажется в их власти. Но в Киеве была Эльга, сестра Уты, которая ни в коем случае не даст ее и детей в обиду. Здесь же, в Деревляни, Мистине гораздо труднее было добиться безопасности для них.

Соколина была такой хмурой, что не желала ни с кем разговаривать. Старший брат даже не слушал ее «хочу» и «не хочу». Зато она теперь принадлежала ему и должна была повиноваться. Захочет отослать ее из собственного дома, от всего привычного окружения – и отошлет. Может быть, навсегда. В темноте она даже не могла бросить последний взгляд на окрестности Свинель-городка, где среди гранитных скал над Ужом, выпасов, золота нив и зелени рощ прошла почти вся ее жизнь. Доведется ли ей вновь увидеть эти места хоть когда-нибудь? Что, если Мистина выдаст ее замуж в Киеве, а то и вовсе отправит куда-нибудь… в Волховец.