Ольга, княгиня воинской удачи

Потом вдруг прямо ему на шлем свалилась веревочная лестница. Как потом оказалось, Эскиль не стал сбрасывать дозорных с надвратной части стены: побоялся, что с такой небольшой высоты их тела, падая на камни, слишком сильно загрохочут, а ведь беженцы спали прямо на дворе перед воротами – совсем близко. Поэтому здешних часовых просто уложили на пол под стеной. В такой близи беженцы могли бы услышать легкий шум короткой схватки, но русам помогло то, что в церкви круглые сутки шла служба и пение монахов заглушало все прочие звуки поблизости.

К тому времени как спящие беженцы и молящиеся в церкви монахи обнаружили чужаков, тех было внутри укрепления уже около сотни. Будто муравьи, русы лезли по двум десяткам веревочных лестниц: малая дружина Эскиля принесла их за спинами и привязала наверху.

Мистина, тоже одетый для боя, в своем новом позолоченном клибанионе – глупо получить стрелу в грудь в ночной неразберихе на пороге большого успеха, – со своей дружиной ждал на середине лестницы. Ниже стояла основная часть войска.

– Там почти негде войти! – орал Ульрек, присланный Хавстейном. – Весь двор забит – бабы, скотина, лысый тролль!

Из-за стены и впрямь доносился шум всеобщего смятения – крики, боевые кличи, треск и грохот.

– Разобрать завал и гнать прочь всех лишних, – велел Мистина. – Еще люди нужны?

– Нет, там и этим не пройти!

Во дворе была давка: чтобы очистить место, хирдманы заталкивали греков в церковь, не давая выйти оттуда монахам, вышибали все подряд двери – в кельи и кладовые, – древками копий и криком загоняли туда вперемешку людей и скотину. Сотни беженцев набились в разные хозяйственные помещения, лежали прямо на земле перед воротами, в крытых галереях зданий, с трех сторон окружавших двор и лепившихся к скале. Сильно воняло навозом от приведенного сюда скота: навоз сбрасывали со стены, но не успевали убрать весь. К тому же овцы и козы, уже второй день не кормленные, отчаянно блеяли, увеличивая всеобщее смятение. Напуганные греки неслись по стене, выбегали на утес, и многие, не сумев остановиться в темноте, срывались вниз.

Мистина увел своих людей, освободив лестницу. Хавстейн пригнал греков-мужчин, монахов и беженцев, разбирать завал: сверху под предостерегающие крики покатились камни.

Только на рассвете Мистина и прочие бояре смогли попасть в монастырь. Беженцев-мужчин к тому времени уже выгнали через раскрытые ворота, оставив внутри только женщин. Иные из монахов не желали уходить из церкви, молились, стоя на коленях и не замечая беснующихся вокруг варваров. Таких Хавстейн, недолго думая, велел выволочь и сбросить со стены. К рассвету на камнях уже лежало с десяток тел в серых рясах и куколях. Козы и овцы, выгнанные по лестнице наружу, паслись на окрестных склонах и опушках, жадно щипали траву и уже забыли о пережитом.

Когда рассвело и появился простор, стали разбирать добычу. Выносили из церкви и складывали прямо во дворе сосуды, кресты, покровы, иконы в серебряных и позолоченных окладах, серебряные и бронзовые светильники, разные лари и ларчики. Выломав все двери, бегло осмотрели почти пустые кельи, зато обнаружили монастырскую казну. За несколько веков здесь накопилось немало драгоценных подношений: чаш, блюд, украшений. Пожитки беженцев по сравнению с этим были мелочью, так что их лишь по привычке переворошили и почти все бросили. Только те из отроков, у кого пострадала одежда, выбрали себе обновки.

На двор несли лари, сбивали замки, открывали крышки. Толпясь вокруг, отроки охали – на ярком солнце вспыхивали серебром и позолотой чаши, браслеты, кресты, светильники, блюда.

Среди сокровищ, бросаемых к его ногам, Мистина вдруг углядел в ларце с монетами и украшениями нечто необычное – женские серьги дивной красоты. Наклонившись, поднял одну.

– Йо-отуна ма-ать! – в изумлении протянул рядом с ним Ратияр.

Серьги были сделаны в виде золотого полумесяца спинкой вниз; дужка, вставляемая в ухо, завершала круг. Внутри полумесяца сиял эмалевыми красками узор из побегов и цветов – синих и красных на зеленом поле. С нижней стороны полумесяца шли шесть лучей, собранных из крошечных золотых шариков, а между ними помещались пять золотых шпеньков, на каждый были насажены по две жемчужины. Довольно крупные – шириной с два сустава женского пальца – серьги бросались в глаза даже среди прочих дорогих украшений, где тоже было и золото, и самоцветы, и жемчуг.

– Пес тебе в мутный глаз! – выразил свое восхищение старший воевода.

На грязной ладони украшение сияло, будто благоухающий осколок небесного сада, плод того дерева Золотого царства, что все из золота – и ветки, и листья, и цветы. Только в загадочном городе внутри горы, где упрямые греческие тролли пели свои песни под грохот сражения, можно было найти такое чудо.

– Это мы делить не будем. – Мистина взял вторую серьгу, выложил обе рядом на ладонь, полюбовался, поднял глаза. – Пойдет в долю княгини.