Ольга, княгиня воинской удачи

Его смуглое степняцкое лицо казалось еще темнее под новой высокой шапкой из белой валяной шерсти. Для посещения княжьего двора он нарядился в хазарский кафтан с широкими полами, отделанный желтой шерстью и даже узкими полосками узорного шелка. Шелка были старые, уже не раз перешитые с одного кафтана на другой. В последние годы подвоза дорогих товаров в Киев не было: с каганатом имелась договоренность о будущем соглашении на словах, но заключить договор Ингвар еще не смог за недосугом – ушел на греков. Из-за прошлой и нынешней войны уже второй год на Греческом и Меотийском море не было почти никакой торговли.

– Рада тебя видеть здоровым, но про Синая я ничего не ведаю, – продолжала княгиня.

Младший брат Манара, Синай, отправился прошлым летом на Самкрай с Хельги Красным, да так и не вернулся. По последним дошедшим вестям, он был жив и занимал почетное место в дружине «Хельги конунга», служа ему и телохранителем, и толмачом, и писцом. Год назад он с вернувшимся из Таврии Асмундом передал дары для семьи, но молодая жена его ждала уже второй год понапрасну.

– У меня, госпожа, есть важные вести для тебя, – Манар еще раз поклонился. Эльга указала ему на скамью напротив себя. – В память о доброте твоей и милости к нам я не посмел скрыть их от тебя…

– Вести? – Эльга заметила, что он держит в руке свернутый лист пергамента. – От кого?

– Я получил письмо с тем обозом, что пришел от моравов. От моего дальнего родича, почтенного Амрама бар Шауль. Он пишет… – Манар глянул на свиток, – о разных делах, но среди прочего он пишет… О кое-чем важном для тебя.

Эльга подавила вздох, набираясь терпения. Она уже знала, что сейчас будет.

– Всевышний сказал: «Я – Господь, это Я низвергаю и возвышаю людей». Один идолопоклонник пришел к рабби Абагу с вопросом и сказал…

Манар был священнослужителем общины киевских жидинов и в этом качестве часто приходил побеседовать с девушками-заложницами, дабы укрепить их дух и защитить добродетель. Правда, последнюю оберегала воля княгини, запретившей гридьбе прикасаться к пленницам. Гостята Кавар – старший жидинский священник – слишком подорвал свое здоровье поездкой в Самкрай и всеми треволнениями; минувшей зимой он умер, и Манар остался на своей должности один. Глядя на него, Эльга лишь краем уха слышала очередную притчу – без этого «подношения» не обходилась ни одна беседа, – а сама вспоминала прошлое лето, легкий погром урочища Козаре, учиненное Свенельдовой дружиной, ее, Эльги, спор с Мистиной из-за Мерав… Поднесла руку ко рту, пряча усмешку.

– Это значит, госпожа, что все народы – ничто перед Богом, все люди – как трава, и сам Господь обращает князей в ничто, – говорил Манар, с сожалением разводя руками. – Как трава, что Бог, Всесильный наш, испытывает огнем и водою по воле Своей. Он дунул на них – и высохли они, и вихрь унес их, как соломинку. Никто не скроется от Великого могуществом и Мощного силой…

– О каких князьях ты говоришь? – Эльга наконец уловила направление его поучений. – Как ты сказал – письмо пришло с Моравы? Может… Что-то стало известно о моем племяннике Олеге Предславиче?

Дрогнуло сердце от волнения, но она сама не знала: боится за родича или… Нет, Олег Предславич был хороший человек, и она с неловкостью вспоминала, как с ним обошлись. И не желала ему зла. Пусть бы он сумел утвердиться в землях своих предков по отцу, князей Моймировичей. Новый тесть, Земомысл ляшский, может помочь ему отвоевать назад хотя бы их часть. И пусть бы Олег Предславич никогда больше не показывался в Киеве. Так для всех было бы лучше. Хотя Эльга знала: Свенельд, Мистина, а за ними и Ингвар надеются, что в борьбе с уграми Олег-младший сложит голову и им больше не придется опасаться, что он вновь предъявит права на киевский стол.

– Нет, госпожа. Не о племяннике, – поклонился Манар. – Господь, Всесильный наш, уготовал испытание более близкому тебе мужу… То есть князю нашему Ингвару.

– Что? – Эльга не ожидала услышать имя Ингвара из уст жидина и наклонилась вперед. – Ингвару… Моему мужу? Ты о нем что-то знаешь? – с недоверием спросила она.

Как могут что-то знать жидины, в то время как она, княгиня киевская, не знает ничего нового?

– Только любовь к тебе, госпожа, и память о твоей доброте к дочерям нашим привела меня к тебе сегодня. Ибо добрые дела подобны кораблю: если человек добродетелен, корабль везет его в мир грядущий. Не могу сказать, что отплачу тебе благом за дарованное благо, но пусть каждый даст, что имеет. Если бы не был я другом твоим, госпожа, ничтожным, но истинным…

– Просто прочти мне, что говорится в твоем письме о моем муже, – попросила Эльга, все сильнее беспокоясь.