Ольга, лесная княгиня

– А ты сам-то увидел? – князь Предслав повернулся к сыну. – Или нет, не признал? А мы…

– Как увидели, так перед глазами и встал! – подхватил Честонег.

Эльга переводила изумленный взгляд с одного на другого.

О чем это они говорят?

– Померещилось что-то! – Олег улыбнулся. – Неужели так заметно?

Эльга оглянулась на Мальфрид: та, судя по лицу, пребывала в таком же недоумении, как и она сама.

– Чем вам, мужи нарочитые, девка-то не понравилась? – спросила наконец княгиня.

– Почему – «не понравилась»? – усмехнулся Предслав. – Очень даже понравилась. Ты Олега Вещего не встречала, вот и невдомек тебе. А племянница на него походит, как и не всякая родная дочь на отца.

Дочь на отца?

Эльга знала, что похожа на своего отца…

Но поскольку ее отец, Вальгард, приходился братом Одду Хельги, то ничего удивительного, если они были похожи. Не знавшие Вальгарда киевляне увидели в ней сходство с его старшим братом, рядом с которым прожили много лет.

– И глазищи такие же точно! – заметил Далемир, вглядевшись в глаза Эльги. – Чисто измарагд. Я сколько живу, у него одного такие очи видал. Верно, племяннице в наследство оставил!

Эльга вздохнула про себя: глаза-то при ней, а измарагдовое ожерелье осталось дома, в Варягине.

Уходя оттуда об руку с Князем-Медведем, она не решилась взять с собой свою главную драгоценность и теперь не знала, встретится ли когда-нибудь с нею снова.

Но об этом она грустила недолго: оказалось, плесковские родичи привезли ожерелье в тщательно завязанном холщовом мешочке. Его забрала вместе со всем приданым Ута и, уже зная, что остается в Зорин-городке, тайком сунула брату Аське с наказом отвезти в Киев.

Только то и утешило Эльгу в потере всего приданого, что теперь она могла встречать знатных гостей с ожерельем на груди, в котором блестели камни точь-в-точь под цвет ее глаз, что как нельзя более выгодно оттеняло и то и другое.

А по Киеву полетел слух, что приехала «родная дочь Олега Вещего» и готовится выйти замуж за княжича Ингоря.

С тех пор у Эльги не много было покоя: всякий день ее просили в гридницу.

Поляне, варяги из старой Оддовой дружины, русские купцы, жившие здесь хазары-тенгрианцы и хазары-иудеи (этих она плохо различала), савары и саваряне, которых она отличала только по языку, торговые гости из славянских земель выше и ниже по Днепру – «вся эта русь» таращила на нее глаза, и многие, кто постарше, охотно подтверждали: вылитый Олег Вещий!

А поскольку к князьям не ходят с пустыми руками, перед Эльгой выкладывали кто косяк полотна, то связку белок, а кто побогаче – отрез цветного шелка, пусть и с ладонь шириной.

Эльга быстро освоилась: улыбалась, гордясь своим происхождением, старалась запомнить лица и имена, вежливо и с достоинством благодарила. Конечно, полностью ей эти дары утраченное не возместят, но все же приятно было чувствовать себя уже не совсем бесприданной сиротой.

Да и приезд плесковской родни, пусть и без укладок, значил немало: теперь три нарочитых мужа сидели по бокам от нее, принимая поклоны, и всякий видел, что княжичу Ингорю привезли не полонянку какую, а знатную жену из Плескова, княжескую племянницу.

Но родство с Олегом Вещим здесь значило, пожалуй, даже больше.

Почти всякий пришедший пускался в рассказы и воспоминания, и за месяц Эльга узнала о покойном дяде больше, чем за всю предыдущую жизнь. Ее отец с братом рассказывали больше о его молодых годах, которым были свидетелями; о его жизни в Киеве они знали меньше.

Теперь выяснилось, что для этих мест он был чем-то вроде Перуна и Сварога разом. За несколько десятилетий его правления – сперва как воеводы последних Киевичей, потом как князя – Полянская земля изменилась до неузнаваемости.

Раньше это была узкая полоса вдоль Днепра, зажатая во враждебном окружении, платящая дань хазарам; с последними порой воевали за это право деревляне, но их власть полянам сулила еще менее добра. Хазары просто собирали дань и держали торговые пути, не давая полянам высунуть носа со своих «гор»; жизнь при них была бедная, зато спокойная. Деревляне же, считая себя первыми наследниками древнего племени дулебов и старшими над всеми прочими, стремились не только занять Киев, но и истребить полянскую старейшину, чтобы поглотить полянское племя и не оставить от него даже памяти.

Понятно, что поляне были готовы принять в князья даже «варяга из руси», чужого здесь человека, лишь бы он избавил их от давних братьев-недругов. Сделав это и начав, в свою очередь, брать дань с деревлян, Олег Вещий стал всем полянам отцом родным, и они без колебаний пошли за ним на саварян и на радимичей.

А уже потом, все вместе – на сам Царьград!

«Быть в руси» стало означать – быть защищенным и обеспеченным лучше, чем могли это сделать родовые и племенные чуры.

И посейчас о том походе на Царьград рассказывали басни, а иные из пришедших с гордостью выпячивали грудь: вот это платье цветное от греков привезено, из той добычи! Платьем из тех, что иной раз передают по наследству десять поколений[8], здесь владели довольно многие, и Эльга видела: все эти рассказы – не пустая болтовня.