Ольга Седакова: стихи, смыслы, прочтения. Сборник научных статей

Накладывание и свертывание решетки – это как накладывание периодической структуры на плоскость языка, это особая магия поэта, которая делает наш язык запоминающимся, приподнимает его над быстрым прерывистым течением сиюминутности, уносящей за собой всякую речь: теперь он золотое кольцо, золотой шар. Так поэты конструируют свои строчки путем строгого повтора ритма, метрической структуры или более эластичных и гибких песенных ритмов, в особенности ритмов народных песен; звуковой музыкой – рифмой, аллитерацией, консонансом и ассонансом; формальным повтором грамматической структуры; повторяющимися цитатами знакомых и любимых текстов и песен; возрождением формульных фраз и описаний из ранних устных традиций; повторяющимися воззваниями литаний; припевами.

2. Топосы Седаковой

Некоторые поэты поэтического (или живого) равновесия-стазиса сосредоточиваются на каком-то одном объекте, чтобы потом раскрыть его из самой глубины, включая в него иные измерения; тут вспоминается, например, «Dinggedichte» («Стихотворение-вещь») Рильке или стихотворение Рут Фэйнлайт о потертых, дышащих воспоминаниями и воскрешающих память предметах, подобных дамской сумочке ее матери[92]. Однако Ольга Седакова обычно выбирает место и затем исследует его глубины. В своем раннем эссе «Похвала поэзии» она пишет:

Я не запоминаю времени сочинения стихов, часто даже и года, но очень ясно помню место. Потому что каждое стихотворение в какой-то мере – портрет места. Этот портрет едва ли различим, он остается далеко за порогом непосредственного содержания стихов. Этих мест у меня немного…[93]

И дальше она перечисляет несколько таких мест, свои topoi или loci в каком-то смысле.

Первое место – это «окрестность деревни Машутино, на полпути от Троицкой Лавры к Александрову, родина отца. Нет окрестности без духа-покровителя. Nullus enim locus sine genio est. И каждый гений места любит свой стиль и свои темы. Машутино – это место действия «Легенд», школьных стихов об Алексее Угоднике и других в этом роде» (3: 48). Это место – Свято-Троицкая Сергиева Лавра – духовная родина русского православия; она расположена в Сергиевом Посаде, одном из главных городов Золотого кольца где-то в сорока километрах от города Александрова, который, в свою очередь, находится в 110 километрах от Москвы. «Легенды» – это цикл стихотворений о житиях святых, среди которых житие Алексия, Человека Божия, всегда было одним из самых любимых в народе. Машутино, как замечает Седакова, – место равнинное и бедное, малопримечательное, где воет ветер и где как будто никогда не было истории; его гений любит безмерную тоску, наподобие той самой Sehnsucht, что пронизывает «Часослов» Рильке.

Второе место – это семейная дача в Валентиновке, третье – Салтыковка, на даче у друзей. Первое ассоциируется у поэта с весной и летом, а второе – с зимой. Но третье место было самым важным. Она пишет:

Но сердцевина всех мест, моя украденная колыбель – Перово Поле, тогда Подмосковье. Теперь на этом месте микрорайоны. Их безглазый (несмотря на тысячи окон) бетон говорит то ли о конце света, то ли о начале новой цивилизации. А было там мещанское житье, с рябиновыми кистями и елочным серебром на пакле или вате между двойными рамами, с узорами древоточца, кружевными подзорами на кровати, ведрами в сенях, а летом – с высокими пестрыми космеями у дорожек и бешеным огурцом на заборах. Над этой местностью господствовал дом, в доме печь, у печи бабушка. Бог даст, я о ней напишу. Более христианского человека я не видела, а христианский человек, мне кажется, еще реже встречается на свете, чем гениальный. В общем, Перово Поле напоминало мне глубокую резную колыбель, ладони, сложенные ковшиком, корзинку с необжигающими углями (3: 49).