Спасала Берггольц и любовь, что бы ни говорили о ее трудных отношениях с мужем — Г. Макогоненко («последнее желанье на земле»)… «Первороссийск» — скорее не поэма, но повесть в стихах, ее журнальный вариант появился в 1950-м (тоже в журнале «Знамя», еще у Вс. Вишневского), а уже в 1951 году поэтесса получила за нее Сталинскую премию. Премия несколько обезопасила саму Берггольц, но «глухонемое время» продолжалось. Лишь последним стихотворением из цикла «Пять обращений к трагедии», начатым в августе 1946-го, а завершенным в январе 1954-го, Берггольц распрощалась с эпохой. Обращаясь к трагедии, «матери живого огня», она написала:
О, не твои ли трубы рыдалиЧетыре ночи, четыре дняс пятого марта в Колонном заленад прахом, при жизни кромсавшим меня…Последняя строка изменена[404]
по предложению рецензента. Раньше было: «над прахом эпохи, кромсавшей меня». Рецензент обиделся за «эпоху», мол, как это можно называть ее «сталинской»… Во всяком случае, после марта 1953 года «каменный дом» уже не угрожал большому поэту и гражданину Ольге Федоровне Берггольц.ПАМЯТЬ
избранные стихотворения и поэмы[405]
…А я бы над костром горящимСумела руку продержать,Когда б о правде настоящейХоть так позволили писать.Рукой, точащей кровь и пламя,Я написала б обо всем,О настоящей нашей славе,О страшном подвиге Твоем.…………………………………Меж строк безжизненных и лживыхВы не сумеете прочесть,Как сберегали мы ревнивоЗнамен поруганную честь.Пусть продадут и разбазарят,Я верю — смертью на летуВся кровь прапрадедов ударитВ сердца, предавшие мечту.<Конец 1930-х>КАМЕННАЯ ДУДКА
Я каменная утка,я каменная дудка,я песни простые пою.Ко рту прислони,тихонько дыхни —и песню услышишь мою.Лежала я у речкипростою землею,бродили по мне журавли,а люди с лопатойприехали за мною,в телегах меня увезли.Мяли меня, мялируками и ногами,сделали птицу из меня.Поставили в печку,в самое пламя,горела я там три дня.Стала я тонкой,стала я звонкой,точно огонь, я красна.Я каменная утка,я каменная дудка,пою потому, что весна.1926, 1930БЕАТРИЧЕ
В небе грозно бродят тучи,закрываю Данте я…В сумрак стройный и дремучийвходит комната моя…Часто-часто сердце кличетв эти злые вечера:Беатриче, Беатриче,неизвестная сестра…Почему у нас не могуттак лелеять и любить?Даже радость и тревогуне укроешь от обид…Почему у нас не верят,а позорно и смешнотак любить, как Алигьериполюбил тебя — давно?..Тупорылыми словамиможет броситься любой,заклеймили сами, самиэту строгую любовь…И напрасно сердце кличет,затихая ввечеру,Беатриче, Беатриче,непонятную сестру.1 октября 1927"Вот затихает, затихает…"