Ольга. Запретный дневник

Осень, осень! Над Москвою
журавли, туман и дым.
Златосумрачной листвою
загораются сады,
и дощечки на бульварах
всем прохожим говорят,
одиночкам или парам:
«Осторожно, листопад!»

О, как сердцу одиноко

в переулочке чужом!
Вечер бродит мимо окон,
вздрагивая под дождем.
Для кого же здесь одна я,
кто мне дорог, кто мне рад?
Почему припоминаю:
«Осторожно, листопад!»?

Ничего не нужно было —

значит, нечего терять:
даже близким, даже милым,
даже другом не назвать.
Почему же мне тоскливо,
что прощаемся навек,
невеселый, несчастливый,
одинокий человек?

Что усмешки, что небрежность?

Перетерпишь, переждешь…
Нет, всего страшнее нежность
На прощание, как дождь.
Темный ливень, теплый ливень,
весь — сверкание и дрожь!
Будь веселым, будь счастливым
за прощание, как дождь.
…Я одна пойду к вокзалу,
провожатым откажу.
Я не всё тебе сказала,
но теперь уж не скажу.
Переулок полон ночью,
а дощечки говорят
проходящим одиночкам:
«Осторожно, листопад!..»

1938

"Знаю, знаю — в доме каменном…"

Знаю, знаю — в доме каменном
Судят, рядят, говорят
О душе моей о пламенной,
        Заточить ее хотят.
За страдание за правое,
За неписаных друзей
Мне окно присудят ржавое,
Часового у дверей…

1938

ИСПЫТАНИЕ

1

…И снова хватит сил
увидеть и узнать,
как всё, что ты любил,
начнет тебя терзать.
И оборотнем вдруг
предстанет пред тобой
и оклевещет друг,
и оттолкнет другой.
И станут искушать,
прикажут: «Отрекись!» —
и скорчится душа
от страха и тоски.
И снова хватит сил
одно твердить в ответ:
«Ото всего, чем жил,
не отрекаюсь, нет!»
И снова хватит сил,
запомнив эти дни,
всему, что ты любил,
кричать: «Вернись! Верни…»

Январь 1939

Камера 33

2

Дни проводила в диком молчании,
Зубы сцепив, охватив колени.
Сердце мое сторожило отчаянье,
Разум — безумия цепкие тени.
Друг мой, ты спросишь —
                                                как же я выжила,
Как не лишилась ума, души?
Голос твой милый все время слышала,
Его ничто
                 не могло
                                   заглушить.

Ни стоны друзей озверевшей ночью,

Ни скрип дверей и ни лязг замка,
Ни тишина моей одиночки,
Ни грохот квадратного грузовика.

Все отошло, ничего не осталося,

Молодость, счастие — все равно.
Голос твой, полный любви и жалости,
Голос отчизны моей больной…

Он не шептал утешений без устали,

Слов мне возвышенных не говорил —
Только одно мое имя русское,
Имя простое мое твердил…

И знала я, что еще жива я,

Что много жизни
                               еще
                                         впереди,
Пока твой голос, моля, взывая,
Имя мое — на воле! — твердит…

Январь 1939

К<амера> 33

3