Ольга. Запретный дневник

…Вот я снова пишу на далекую Каму.
Ставлю дату: двадцатое декабря.
Как я счастлива, что горячо и упрямо
штемпеля Ленинграда на конверте горят.
Штемпеля Ленинграда! Это надо понять.
Все защитники города понимают меня.

Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад,

в полугодье войны, изумляясь себе:
мы ведь смерти самой поглядели в глаза.
Мы готовились к самой последней борьбе.

Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…

Златосумрачный, царственный листопад,
скрежет первых бомбежек, рыданье сирен,
темно-ржавые контуры баррикад.

Только все, что тогда я на Каму писала,

все, о чем я так скупо теперь говорю, —
ленинградец, ты знаешь, — было только началом,
было только вступленьем к твоему декабрю.

Ленинград в декабре, Ленинград в декабре!

О, как ставенки стонут на темной заре,
как угрюмо твое ледяное жилье,
как врагами изранено тело твое…

Мама, Родина светлая, из-за кольца

ты твердишь:
                          «Ежечасно гордимся тобой».
Да, мы вновь не отводим от смерти лица,
принимаем голодный и медленный бой.

Ленинградец, мой спутник,

                                              мой испытанный друг,
нам декабрьские дни сентября тяжелей.
Все равно не разнимем
                                          слабеющих рук:
мы и это, и это должны одолеть.

Он придет, ленинградский торжественный

                                                                              полдень,
тишины, и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада,
                                какая великая гордость
знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
— Я жила в Ленинграде
                                          в декабре сорок первого года,
вместе с ним принимала
                                            известия первых побед.
…Нет, не вышло второе письмо
                                                      на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам — опухшим, упрямым,
                                                                                    родным.
Я отправлю от имени их за кольцо
                                                                        телеграмму:
«Живы. Выдержим. Победим!»

29 декабря 1941

29 ЯНВАРЯ 1942 ГОДА

Памяти друга и мужа Николая Степановича Молчанова

Отчаяния мало. Скорби мало.
О, поскорей отбыть проклятый срок!
А ты своей любовью небывалой
меня на жизнь и мужество обрек.

Зачем, зачем?

Мне даже не баюкать,
не пеленать ребенка твоего.
Мне на земле всего желанней мукаи немота понятнее всего.

Ничьих забот, ничьей любви не надо.

Теперь одно всего нужнее мне:
над братскою могилой Ленинграда
в молчании стоять, оцепенев.

И разве для меня победы будут?

В чем утешение себе найду?!
Пускай меня оставят и забудут.
Я буду жить одна — везде и всюду
в твоем последнем пасмурном бреду…

Но ты хотел, чтоб я живых любила.

Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
всей человеческой и женской силой.
Чтоб всю ее истратила дотла.

На песни. На пустячные желанья.

На страсть и ревность — пусть придет другой.
На радость. На тягчайшие страданья
с единственною русскою землей.

Ну что ж, пусть будет так…

Конец января 1942

ФЕВРАЛЬСКИЙ ДНЕВНИК Поэма

1