Ольга. Запретный дневник

…Пусть падают листки календаря,
пусть будет долог жизненный твой путь.
Но день двадцать шестого октября,
но первый снег его — забудь.
                                                      Совсем забудь.

Как не было… Тот мокрый, вьюжный снег,

застывшее движенье городское —
и до смерти счастливый человек,
под артогнем бредущий человек
в жилье чужое, но еще людское.

Как буйствовала в подворотне мгла,

голодная, в багровых вспышках вьюга!
Как я боялась в доме — как ждала
войной-судьбою суженого друга.

О, первый грозный, нищий наш ночлег,

горсть чечевицы, посвист канонады
и первый сон вдвоем…
                                        Забудь о нем навек.
Совсем забудь. Как не было. Так надо.

1960

2

Я всё оставляю тебе при уходе:
всё лучшее
                       в каждом промчавшемся годе.
Всю нежность былую,
                                            всю верность былую
и краешек счастья, как знамя, целую:
военному, грозному —
                                    вновь присягаю,
с колена поднявшись, из рук отпускаю.

Уже не узнаем — ни ты и ни я —

такого же счастья, владевшего нами.
Но верю, что лучшая песня моя навек
сбережет отслужившее знамя…

…Я ласточку тоже тебе оставляю

из первой, бесстрашно вернувшейся стаи —
блокадную нашу, под бедственной крышей.
В свой час одинокий
                                       ее ты услышишь…
А я забираю с собою все слезы,
все наши утраты,
                                    удары,
                                                  угрозы,
все наши смятенья,
                                все наши дерзанья,
нелегкое наше большое мужанье,
не спетый над дочкой
                                        напев колыбельный,
задуманный ночью военной, метельной,
неспетый напев — ты его не услышишь,
он только со мною — ни громче, ни тише…

Прощай же, мой щедрый! Я крепко любила.

Ты будешь богаче — я так поделила.

1956, 1960

"Но я всё время помню про одну…"

Но я всё время помню про одну,
про первую блокадную весну.
……………………………………
А сколько ржавых коек и кроватей
на улицах столпилось в эти дни!
Вокруг развалин горбились они,
бессмысленно пытаясь прикрывать их.
Костлявый их, угрюмый хоровод
кружил везде, где рыли огород…
И просто так толпились тут и там
на набережной —
                           черные, нагие,
как будто б отдыхала по ночам
на них сама врагиня Дистрофия.
Идешь, считаешь, и — не сосчитать…
Не спать на них хозяевам, не спать!
Железным пухом ложе им стеля,
покоит их державная земля.
……………………………
Я столько раз сердца терзала ваши
неумолимым перечнем утрат.
Я говорила вслух о самом страшном,
о чем и шепотом не говорят.
Но Ленинград,
                        отец мой,
                                              дом и путь,
всё в новые пространства посылая,
ты говоришь мне:
                          «Только не забудь!»
И вот — ты видишь:
                                    я не забываю.

1963–1964

"Вновь тебя увидала во сне я…"

Вновь тебя увидала во сне я.
Не просила я этого сна…
Мне довольно того,
                                    что имею.
Этот город, стихи и война.
Не смущай же меня,
                                    не забытый,
не достойный моей строки,
не оплаканный,
не убитый,
не подавший в беде руки.

Между 1965 и 1968 (?)