Мягкий перестук колес сменился резким отрывистым лязгом тормозных колодок. Прямо по ходу поезда между деревьями замелькала голубая панорама моря. В запах масла, пыли и железа стал вплетаться запах разнотравья, озона и свежести. Мы стояли у окна. Тело Оли мягко качалось в моих руках, пружиня и привычно вызывая томление. Она зачаровано смотрела в окно.
– Красота какая! Пашка! Как же я хотела поехать на море! Как я об этом мечтала! И как замечательно, что ты меня вытащил!
Щеке моей стало щекотно от ее поцелуя.
– Не поверишь, но я, даже когда осталась одна, без мамы, боялась поехать одна на море, хотя очень этого хотела.
Она помолчала и добавила:
– Маринкин армянин много глупостей наговорил, но по поводу барьеров он был прав. Они у меня есть. Одна на море боялась поехать – не девушка, а недоразумение какое-то.
– Если прав, значит, будем их потихонечку вместе устранять.
Живот Оли вздрогнул и замер под моими руками. После длительной паузы отмер, задышал, но уже значительно более глубоко и часто. Оля, продолжая смотреть на море, прошептала:
– Паш, я к этому не готова…
Оля обхватила мои руки, обнимающие ее талию, и крепко сжала их пальцами.
– Паш, может, потом… не этим летом? Если честно – я так трушу. Да и куда спешить. Может, все и так наладится? Я тебе запрещать больше ничего не буду, я обещаю…
– Скажи… – она закинула руки, обхватив мою шею, запустила пальцы мне в волосы, и прижалась ко мне щекой, – если бы я вдруг… решилась бы… Я стала бы тебе противна? Ты бы разлюбил меня?
Я не выдержал. Резко развернул ее, обнял, прижал всем телом к себе и зарылся лицом в волосы.
– Ну, вот как может такое чудо быть противным? И как можно такого котеночка разлюбить?
Оля отрицательно встряхнула гривой волос.
– Это просто слова. На словах вы все хорошие. Когда же это в жизни случается – убить готовы.
С лязгом распахнулась дверь купе. Толстая баба протиснулась в коридор, прижимая нас своим огромным бюстом к окнам. Она окинула нас возмущенным взглядом и громко, на весь вагон, обличительно провозгласила:
– Даже детей не стесняются!
И потащила белье в купе проводников, что-то возмущенно бормоча про себя.
Мы переглянулись, синхронно прыснули и спрятались в своем купе.
– Я поверить не могу, что ты можешь согласиться на такое…, – она сидела и смотрела в окно, а пролетающие деревья тенями пробегали по ее пылающему лицу. – Скажи… только честно… ты разве не ревнуешь меня? Неужели можешь разрешить мне, чтобы я вела себя хоть чуточку так, как советует доктор? Неужели ты можешь даже этого хотеть?
– Конечно, ревную. Если вдруг ты пойдешь на свидание – места себе не буду находить. Хочу ли? Не знаю. Если это поможет тебе, и ты станешь счастливее, то-да, однозначно хочу и не только могу разрешить, но уже разрешаю тебе это.
– Даже так? – она отклонилась и внимательно посмотрела на меня. – Паш, а если вдруг… там… на этом свидании… ну… он меня… по-настоящему…? Неужели ты согласен даже на это?
Я гладил подушечки у основания пальчиков на ее ладошках и смотрел, как мелькают облака в ее глазах. Постепенно ее недоверчивые глаза стали хитрыми.
– Ну, вот представь: меня другой прямо на твоих глазах… да пусть не на твоих глазах, но ты будешь где-то рядом и будешь знать, что в это время он меня… – она запнулась. – Даже не умею об этом прямо сказать… Ну… станет меня… а я позволю ему это… вот что ты в этот момент почувствуешь? Желание убить меня? Желание убить его? И сможешь с собой справиться? Не поступишь с нами, как тогда с Серегой?
Я тонул в глубине ее глаз, искал в себе ответы на эти вопросы и не находил. Но от откровенности заданных вопросов внизу живота горячо плеснулось, и я почувствовал, как мой член упруго наливается, распрямляется и, подергиваясь, ползет по ноге вверх.
– Не знаю, что я в этот момент почувствую, – я прямо и открыто смотрел ей в глаза, тихонечко отстраняясь, чтобы не задеть ее взбунтовавшимся и ползущим по ноге предателем, – но точно знаю, что никого не обижу. Могу тебе в этом поклясться.
Оля смотрела на меня так пристально, словно пыталась разглядеть во мне что-то ей еще неведомое.
– И знаешь, Оль, – голос мой предательски дрогнул. У меня возникло ощущение, что я бросаюсь головой в омут, но я заставил себя договорить, – я столько уже по этому поводу передумал, что уже даже хочу, чтобы это быстрее случилось.
– Правда? – под притворным равнодушием ее ответа вдруг проглянуло что-то совсем другое, тревожное и манящее.
– Неужели ты этого сама не чувствуешь?
Оля отвела глаза в сторону.
– Глупости все это. Я тебя просто подразнить хотела. Нет, ну, может, если ты так настаиваешь, я с кем-то и познакомлюсь, поболтать там, потанцевать, но чтобы такое? Я даже представить себе это не могу.
– Оль, – шепнул я ей в ушко, – извини, если не то спрошу… скажи, а ты к врачу ходила, чтобы, как он и советовал тебе, пружинку вставить?
Боль от сильного шлепка обожгла мне руку. Оля вскочила, подхватила белье и у самой двери, густо покраснев, сердито скороговоркой протараторила: