Олигарх с Большой Медведицы

Если его застрелят, крови будет много. Почему-то Лизе представлялась кровь на белом снегу – протаявшая от крови Белоключевского ямка. Протаявшая до самой земли, на которой весной должна вырасти трава – зеленая, слабенькая, полная надежды.

Что она станет делать, если увидит его кровь и его самого – мертвого? Как она останется тут без него?

Одна?

Кажется, она уже задавала себе этот вопрос. Она сунула в рот кулак и сильно укусила, от страха и отчаяния. Стало больно.

Она уже задавала себе этот вопрос, но тогда не получила на него ответа, это был просто вопрос – в пространство, которое тоже не знало никакого ответа, и пространству наплевать, как Лиза Арсеньева станет жить без Дмитрия Белоключевского.

Она не станет. Она просто не разрешит никому дотронуться до него хоть пальцем.

Лиза Арсеньева выбралась из-под стола – и этот выбравшийся из-под стола человек был уже совсем другим, не тем, который под него забивался, жалобно скулил и чувствовал себя мышью, которой вот-вот переломят хребет.

Она выбралась и перебежала темную комнату. Рядом с ванной находилась деревянная дверь в чуланчик, где стояли ведра, и швабра с длинной ручкой, и малюсенькие цветочные горшки, в которых к Пасхе всегда растили гиацинты, и навален был всякий домашний хлам. В дальнем углу чуланчика помещался железный ящик. Опрокидывая ведра и горшки, Лиза добралась до него, нашарила щеколду, открыла его и достала ружье.

Это было отцовское ружье, совершенно бестолковое, потому что отец на охоту отродясь не ходил, а ружье когда-то по случаю прикупил дядька. С этим самым ружьем вечно было очень много возни, потому что строгий молодой участковый то и дело приходил навещать ружье, и осматривал ящик, и оценивал условия хранения, и требовал каких-то справок, и потом еще чай оставался пить, и Лиза поила его, тоскуя о потерянном времени.

На дне ящика в картонной коробочке хранились патроны.

Ну, Борис Викторович, специалист по начальной военной подготовке, не подведи!..

Руки как-то сами собой переломили ствол и вставили куда положено патрон. С сухим щелчком ствол вернулся обратно, и, рассыпая из коробки гулко застучавшие патроны, Лиза сунула в брюки еще пригоршню их.

Одного может не хватить, рассудила она. Вдруг убийц много, а патрон у нее будет только один!

Держа ствол в опущенной руке, она выбралась из кладовки, вышла в коридор, надела унты и потопала ногами, чтобы было удобно. Куртку она надевать не станет, чтобы та не сковывала движений.

Потом решительно повернула в замке ключ.

На дворе стояла тишина – зима, сугробы, сосны до небес и Большая Медведица, навалившаяся на верхушки увесистым боком.

Лиза посмотрела на Медведицу, а Медведица на нее.

– Хорошо тебе, – сказала ей Лиза громко. – Ты высоко.

И пошла по дорожке к дому Белоключевского. Она шла не слишком быстро и не слишком медленно и ничего не боялась.

Даже протаявшей от крови ямки в белом снегу она в этот момент не боялась.

Дойдя до высокого и узкого дома, похожего на жилище сумасшедшего ирландского фермера, она поудобнее перехватила ружье и потянула дверь. Конечно, дверь была не заперта. В доме разговаривали, и это ее удивило. Лиза думала, что там не разговаривают, а убивают, и именно к тому она была готова. Меньше всего она ожидала услышать разговоры. Ружье оттягивало руку.

Может, ничего и не происходит? Может, она все придумала? Может, она думала не так? Может, кто-то зашел в гости?

Нет, веско сказало ей ружье. Нет. Не расслабляйся. Ты все думала правильно. Он поговорил бы с тобой по телефону, если бы это были просто гости. Он не стал бы запирать тебя дома, если бы не был уверен, что сегодня кто-то придет, чтобы убить его. И фонарь погас!..

Палец лег на курок.

Голоса слышались издалека, и она пошла на звук, осторожно и тихо, стараясь, чтобы унты не скрипели, и заглядывая во все комнаты.

В комнатах было темно. В них плясала и корчилась сумасшедшая луна, ставшая особенно яркой после того, как погас фонарь.

Они разговаривали в большой комнате, из которой ночью Дима выбросил пропитанный зловонной химией ковер.

Какое чудесное имя – Дима. Если у нее родится сын, она непременно назовет его Димой. Как отца. А звать они его станут Митькой, чтобы не путаться.

Она дошла до двери и замерла, прислушиваясь.

Что-то произошло с ее слухом – он стал острым, как у дикого лесного зверя. Она слышала, кажется, как все еще продолжает капать вода в ее оставшемся нараспашку доме.

– Я имею право знать, – негромко сказал Белоключевский. – Я же все понял.

– Что ты понял? – Во втором голосе, показавшемся ей странно знакомым, прозвучала насмешка.

Лиза выглянула и опять спряталась, как заправский хищник.

– Сигареты, – сказал Белоключевский. – Я нашел место, где стояла машина, там валялись окурки. Я их подобрал.

– Окурки не в счет.

– В счет. У тебя в кабинете я взял твои окурки. Ты держишь фильтр в зубах, они все прокушены. Показать?

И он похлопал себя по карману.

Лиза удивилась. В кабинете? В каком кабинете?

– Нет, – отказался гость. – Я тебе верю. А еще?