Олимп

– Духовно мертв, – повторил маг. – В психическом, философском, органическом смысле. На квантовом уровне всякий живущий мир сохраняет записи наиболее сильных волнений, испытанных его обитателями: любви, надежды, страха, гнева. Это как опилки магнитного железняка, которые льнут к северному либо к южному полюсу. Полюса могут меняться местами, путаться, исчезать, но записи остаются. Возникшее в итоге силовое поле, столь же реальное, хотя и много хуже поддающееся измерению, нежели магнитосфера планеты с вращающимся горячим сердечником, защищает ее от самых жестоких влияний космоса. Так память о страданиях и боли оберегает будущее любой разумной расы. Теперь до тебя доходит?

– Нет, – честно признался Харман.

Просперо пожал плечами.

– Тогда поверь на слово. Если желаешь когда-нибудь увидеть Аду невредимой, тебе придется научиться… многому. Возможно, чересчур многому. Но тогда ты по крайней мере сумеешь вступить в сражение. Полагаю, надежды уже не осталось (трудно рассчитывать на победу, когда сам Сетебос берется сожрать память целого мира), зато мы не сдадимся без боя.

– Ну а тебе-то какая разница, что с нами станется? Или с нашими воспоминаниями? – осведомился девяностодевятилетний.

Маг тонко улыбнулся.

– За кого ты меня принимаешь? По-твоему, я – уцелевшая функция электронной почты, иконка древнего Интернета, только в халате и с палкой?

– Не знаю, мне по барабану, – отозвался Харман. – Голограмма ты и больше никто.

Старец шагнул вперед и влепил мужчине крепкую пощечину.

Тот ахнул, отшатнулся, прижав ладонь к пылающей щеке, и снова непроизвольно сжал кулаки.

Просперо с ухмылкой вытянул перед собою посох.

– Даже не думай об этом, Харман из Ардиса, если не хочешь очнуться на жестком полу десять минут спустя с такой головной болью, какая тебе и не снилась.

– Я хочу домой, к Аде, – медленно проговорил пленник.

– Скажи, ты уже пытался разыскать ее с помощью своих функций?

Мужчина удивленно моргнул.

– Да.

– И как, получилось? Прежде, в джунглях, или здесь, в вагоне?

– Нет.

– И не получится, пока ты не изучишь все прочие врожденные функции, – промолвил старик, возвращаясь к излюбленному креслу и осторожно опускаясь на мягкое сиденье.

– Прочие врожденные… – Харман запнулся. – В каком смысле?

– Сколько функций ты уже освоил? – поинтересовался маг.

– Пять штук, – ответил девяностодевятилетний.

Одна из них, поисковая, была известна людям испокон веков, еще трем научила товарищей Сейви; пятую супруг Ады открыл сам.

– Перечисли.

Мужчина возвел глаза к потолку.

– Поисковая функция, включая хронометр… Ближняя, дальняя, общая сеть и «глотание» – чтение посредством руки.

– Хорошо ли ты разобрался в общей сети, Харман из Ардиса?

– Не совсем.

Мужчину испугали слишком большие потоки информации, слишком широкий «диапазон», как выразилась покойная Сейви.

– А ты уверен, что люди старого образца – настоящие «старомодные» люди, ваши недоделанные, неусовершенствованные предки – владели всем этим добром?

– Ну… я не знаю…

По правде сказать, он об этом и не задумывался.

– Нет, не владели, – бесстрастно изрек Просперо. – Вы – плод четырех тысяч лет генно-инженерных забав и нанотехнического монтажа. Как ты обнаружил «глотание»?

– Я просто прикидывал так и этак, тасовал воображаемые квадраты, круги, треугольники, пока не сработало.

– Это ты сказал Аде и остальным, – возразил маг. – Мне-то известно, что это неправда. Как было на самом деле?

– Я увидел код во сне, – признался Харман.

Столь непонятным, драгоценным переживанием он и впрямь ни с кем не делился.

– Да, грезу навеял сам Ариэль, когда иссякло наше терпение. – На тонких губах старика вновь заиграла усмешка. – Разве тебе не любопытно, сколько функций носит каждый «старомодный» в своей крови, в клетках тела и мозга?

– М-м-м… больше пяти? – предположил собеседник.

– Сотню, – промолвил Просперо. – Ровно сотню.

Мужчина порывисто шагнул к нему.

– Покажи!

Хозяин разрушенного орбитального острова покачал головой:

– Не могу. И не стал бы. Но ты обязательно все узнаешь по пути.

– Мы едем не в ту сторону, – заметил девяностодевятилетний.

– Что?

– Ты говорил, что Эйфелева дорога доставит нас к началу Атлантической Бреши, на европейское побережье, а вагон плывет на восток, прочь от Европы.

– У третьей башни повернем на север. А что, не терпится?

– Конечно.

– Напрасно торопишься, – обронил маг. – Обучение произойдет во время странствия, а не после. О, тебя ожидает преображение из преображений. И будь уверен, тебе бы вряд ли пришелся по вкусу короткий путь: над ущельями древнего Пакистана, через афганскую пустыню, к югу вдоль Средиземного Бассейна и над болотами Сахары.

– Почему? – поднял брови Харман.