Олимп

«Но почему? Зачем было делать из меня Прометея, наделять столькими функциями, такой информацией, подарить надежду. для Ады, для всего моего рода – и бросить умирать в одиночестве… точно пса под забором?»

Сознание Хармана ещё не настолько помутилось, чтобы не понимать: мириады людей, не более избранных, нежели он, тщетно устремляли тот же вопрос к бессловесным небесам, оказавшись на краю смерти.

Да и мужчина уже достаточно поумнел, чтобы самому на него ответить. Прометей похитил огонь с Олимпа. Адам и Ева вкусили в райском саду плод познания. В сущности, все древние мифы твердят на разные лады одну и ту же ужасную голую правду: «Попробуй украсть огонь и познание у бессмертных, и ты немного возвысишься над животными, но по-прежнему будешь очень и очень далёк от настоящего Бога».

– Сейчас Харман дорого дал бы, лишь бы никогда не слышать последних личных и религиозных завещаний, оставленных двадцатью шестью безумцами из команды «Меча Аллаха». Их бесстрастные прощальные речи помогли мужчине почувствовать полную тяжесть бремени, которое он хотел донести до Ады, Даэмана, Ханны, своих друзей, до всего своего племени.

Он вдруг понял, что всё, произошедшее в прошлом году – появление туринских пелен, рассказывавших об осаде Трои, – подарочек «старомодным» от Просперо, посланный через Одиссея и Сейви; их разные, но всегда безрассудные путешествия; смертельное представление на орбитальном острове экваториального кольца; благополучное спасение оттуда; новые открытия жителей Ардиса о том, как изготовлять оружие, строить общество, хотя бы в зачаточном его состоянии, зарождение политических и даже некоторых религиозных представлений…

Всё это помогло людям стать человечнее.

Наконец-то их раса вернулась на Землю после четырнадцати с лишним веков комы и ледяного безразличия.

Выходит, что их с Адой ребёнок окажется первым из полноценных людей за долгие столетия удобного, бесчеловечного прокисания под присмотром фальшивых богов-"постов": ему или ей придётся ждать опасности, даже смерти на каждом шагу, придётся изобретать, создавать крепкие узы со своими соплеменниками, хотя бы для того, чтобы пережить войниксов, калибано, самого Калибана и странную тварь – Сетебоса…

Это было бы интересно. Интересно, до ужаса. А главное – это было бы по-настоящему.

И в конце концов привело бы – возможно, привело бы, вероятно, привело бы, – к «Мечу Аллаха».

Мужчина перекатился на бок, и его снова стошнило. На сей раз – в основном кровью и слизью.

«Так быстро? Не ждал…»

Харман зажмурился от боли, пронизавшей всё тело и разум. Рука нащупала выпуклость у правого бедра. Пистолет был на месте.

Мужчина отклеил оружие от липучей ленты, щёлкнул предохранителем, дернул затвором, как показывала Мойра, и приставил дуло к голове.

75

Демогоргон затмевает собой добрую половину объятого пламенем небосвода. Азия, Пантея и неразговорчивая Иона по-прежнему испуганно закрывают головы. Склоны гор, утёсов и вулканов заполняют исполинские неясные тени: титаны, часы, скакуны-монстры, просто монстры, гигантские сороконожки – родственники Целителя, кошмарные возницы, и снова титаны занимают места, словно присяжные во время суда на ступенях греческого храма. Сквозь очки термокостюма отчётливо видно всё происходящее. На вкус Ахилла, даже чересчур отчётливо.

Чудовища Тартара не в меру чудовищны, титаны слишком косматы и слишком титанического роста, а глядя на возниц и существ, которых Демогоргон окрестил часами, вообще невозможно навести полную резкость. Однажды Пелид рассёк одному троянцу живот и грудь ударом клинка. Среди разрубленных рёбер и вывалившихся кишок прятался крохотный гомункул; подслеповато моргая, он уставился на человека бледно-голубыми глазками. Это был единственный раз, когда быстроногого стошнило на поле боя. Так вот на этих тварей было так же трудно смотреть.

В то время как Демогоргон ожидает, пока присяжные из ночных кошмаров соберутся и рассядутся по местам, Гефест вытягивает из дурацкого пузыря на своей голове тонкий шнур и подключает его другим концом к шлему Ахилла.

– Так слышно? – спрашивает хромой карлик. – Надо потолковать, у нас мало времени.

– Я-то слышу, а Демогоргон? Раньше у него получалось.

– Нет, это жёсткая связь. Наш Демогоргон хоть и похож невесть на что, но он же не Дж. Эдгар Гувер.

– Кто?

– Не важно. Послушай, сын Пелея, нужно согласовать, что мы будем рассказывать великанской братии. От этого зависит очень многое.

– Не называй меня так! – рычит Ахилл с огнём в глазах, от которого застывали на поле сечи вражеские войска.

Гефест – и тот шарахается назад, натянув коммуникационный провод.

– А как я тебя назвал?

– Сыном Пелея. Не желаю больше слышать этого имени. Бог ремёсел воздевает руки в тяжёлых перчатках ладонями кверху.

– Ладно. Давай о деле. Минута-другая, и здесь начнётся суд «кенгуру»[74].

– Что такое кенгуру?