Олимп, штат Техас

Входит мать, минует его, даже не взглянув, шарит по ящикам, отыскивает большую металлическую миску. Наполняет водой, собаки идут с ней в прихожую — пить. Юна выкладывает коробку печенья — два уже съедены — Марчу под нос, достает из холодильника джем, масло, наливает ему кофе. Выполнив хозяйские обязанности, садится рядом с сыном на табуретку, а Арти залезает на разделочный стол, сидит, болтая ногами.

— Рано приехал, — сообщает Юна, наконец удостоив его взгляда.

— Да, рано.

— Где был? Что делал?

— Работал в Руидозо, в Нью-Мексико. Охранником в казино.

Юна хмурится.

— Красивое место. Озеро есть, поле для гольфа. Настоящий курорт.

Мать все еще смотрит неодобрительно.

— Арло даже выступал там в прошлые выходные.

— Мне он не сказал, что вы виделись, — говорит Арти и вслед за его матерью хмурит брови.

— Он не знал, что я там. Собственно, меня и не было. Уезжал из города.

Марч не следил за музыкальными событиями, поскольку в их края не приезжали те, кого он хотел бы послушать, только всякие там «Вечер собачьего дня», «Чужак», имитаторы Элвиса и старые комедианты. Он ушел в поход с собаками к Белым Пескам, а когда вернулся на работу, обнаружил имя сводного брата на афише за вечер субботы.

— Тебя там тоже не было? — спрашивает Марч.

Арти организует почти все гастроли Арло, по крайней мере серьезные. Она качает головой, начинает говорить, но Юна ее перебивает:

— Ты домой вернулся. Почему сейчас?

Хотел бы Марч, чтобы она поняла, что он почувствовал, прочитав имя Арло, частицу дома, в изгнании. И на него как волна накатила — те, кого он не видел последние тридцать месяцев, встали перед глазами. За несколько дней он уволился с работы, нашел жильцов в свой съемный кондоминиум, уложил вещи и поехал домой. Но мать все щурится, и ему хочется сказать, как он по ней скучал, как скучал по всем. Но даже такую незамысловатую фразу просто так не выговорить.

На помощь ему приходит Арти.

— Мы так рады, что ты вернулся, — произносит она, вытягивает ногу и лягает Марча в колено.

— Ты когда собираешься поговорить с братом? — интересуется Юна.

— А это возможно? — спрашивает он.

— Не только возможно, но и неизбежно. — Мать отвлекается, потому что Рем кладет свою огромную голову на столешницу и нюхает печенье. Юна берет одну штучку из коробки, разламывает, бросает половинки в противоположные стороны. Собаки кидаются за лакомством. — Впрочем, если ты считаешь, что не обязан извиняться ни перед ним, ни перед нами, я в принципе не понимаю, зачем ты приехал.

Гнев Юны он всегда ощущал как нечто осязаемое, слой горячего свинца у себя на коже. За долгие годы он притерпелся, научился не отшатываться, но теперь удержаться трудно, ведь он так давно ее не видел.

— Прости меня, — говорит он, но слова звучат ей в спину — мать идет к кухонному окну. Они слышат, как подъезжает машина.

Хлопает дверца, грубый голос выкрикивает: «Сволота!» Мать вздыхает, отворачивается от окна — глаза закрыты. Собаки поднимают головы, вслушиваются в резкий звук — металл скребет по металлу, потом бьется стекло, потом глухой удар — что-то тяжелое стукается обо что-то еще тяжелее. Марч выскакивает на крыльцо, Арти — за ним по пятам, Ромул и Рем вылетают следом. Юна кричит ему: «Отзови собак!» — еще до того, как он успевает сообразить, что к чему.

— А ну, ко мне. Живо!

Собаки застывают — шерсть на загривках стоит дыбом. Он хватает обеих за ошейники, они позволяют затолкать их обратно в дом. Марч закрывает дверь, чтобы не выскочили.

Снаружи, на газоне, Геп лупит по боку фургона Марча тяжелой кувалдой. Марч заранее знал, что так будет. Геп не заставлял его уехать из города, не гонялся за ним с винтовкой. Если внутри скопился гнев, выместить его на машине не так уж плохо. Марч даже успевает сообразить, что, поскольку Геп — владелец единственной в городе автомастерской, именно ему придется заплатить за ремонт. А потом Геп прерывается, переводит взгляд на Марча на крыльце, замахивается сплеча и вдребезги разносит лобовое стекло. Марчу это как удар по телу, он чувствует, что проваливается в то самое тайное место, про которое потом забудет. Он несется через лужайку прямиком к Гепу, стремительно, орет так громко, что собаки на кухне разражаются лаем, рвутся наружу, трясут дверь. Марч — он сантиметров на пятнадцать выше брата — накидывается на него прямо с разбегу.

Когда Марч приходит в себя, он лежит на спине и тяжело дышит, плечо саднит. Геп — в полуметре, на четвереньках, губа разбита, левая сторона лица перепачкана травяным соком и грязью. Арти, явно ошеломленная, стоит между ними, в руках лопата. Геп пытается подняться, но тут мать становится между ними. Марч устремляет глаза в безоблачное небо, скрытое ветками пекана, глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы слегка успокоиться.

— Говнюк, предатель, — говорит Геп. — Падла безнравственная.

Марч пытается изобрести достойный ответ, но тут видит над собой материнское лицо — на нем написано такое пронзительное ожидание, что Марч, к собственной досаде, не в силах его игнорировать, тем более от него только и нужно, что не дергаться.