Олимпиада (СИ)

— Когда ей было восемь, — тихо прошептал Лунн. — Семейство Вайтов было очень древним. Оно не отличалось ни особым благоразумием, ни дружелюбием. За грехи надо платить, и Вайты поплатились. Когда Харли было шесть, умер её брат —единственный продолжатель рода. Он умер от чахотки, представляешь? Из-за того, что Вайты непомерно издевались над маглами, на их семью обрушилась череда проклятий, и каждый представитель рода умирал от какой-нибудь магловской болезни, испытывая страшные муки. Пожалуй, Харли в этом плане повезло больше всех. Она не только прожила девять лет после обнаружения её болезни, но и была лишена страшных физических болей, испытывая вместо них душевные, — Люис сжал кулаки, бросив на меня яростный взгляд, и поднял одну из фотографий, протягивая её мне. На меня смотрела Харли, которая выглядела лет на шесть моложе и Люис с Коулом, у которых на лицах был не то страх, не то боль. — Последний раз мы виделись с ней перед поступлением в Хогвартс. Она была очень грустная и задумчивая, но мы не понимали, в чем дело. Про то, что она больна мы узнали только перед самым нашим отъездом, в день, когда её навсегда должны были запереть в карцере, в обмен на ещё девять лет жизни.

Я удивленно посмотрела на него, не понимая, о чем глаголет парень. Неужели…неужели об усадьбе? Лунн, внимательно наблюдавший за моими эмоциями, медленно закивал головой, будто бы соглашаясь со мной. Он смотрел на меня настолько испуганными глазами, что я поняла — то угнетение, которое испытывала я в том доме, испытывали все.

— Это страшное место, Эванс, — проговорил Лунн, ощутимо вздрогнув. — Оно высасывает из тебя всю энергию, но именно это позволило ей жить так долго. Именно это имение, в которое лучше никогда не приходить, дало ей жизнь, а теперь забирает свою плату. Оно забирает Харли.

Люис прикрыл руками глаза, вздохнув, а я от оцепенения не могла и пошевелиться. Вот, почему Алида Лостер запрещала ходить в это место, вот почему она так рассердилась. Потому что оно пожирало душу и жизнь каждого прибывшего, потому что оно питалось страхом волшебников. Все пазлы медленно стали складываться в голове. Харли Вайт не могла покинуть эти острова, потому что усадьба поддерживала её жизнь, она писала, что боится этого здания, потому что оно было живым. Всё это время, когда я пыталась найти ответы на загадку, он был рядом, почти под носом. Только вот это ни капельки не радовало, а страх заполнял каждый миллиметр кожи, потому что время уходило слишком быстро и неизбежно. Потому что Харли Вайт действительно умрет, и даже Люис не верит в обратное.

— Ты поэтому стал участвовать в этой олимпиаде? Чтобы только увидеть её перед смертью? — я задохнулась на секунду, медленно повернув голову в его сторону. — Вы все: Коул и ты — боролись только ради единственной встречи с человеком, которого видели девять лет назад?

Лунн горько усмехнулся в ладонь, прикрыв веки. Он весь ссутулился, думая над чем-то своим, а я отсчитывала минуты этого злополучного разговора, в действительности ощущая себя той ещё дурой.

— Я люблю её, Эванс. Я ходил по головам ради этой встречи, подставил столько людей, и я добился этого, — Лунн резко встал, выпрямившись, и уверенно посмотрел на меня, качая головой. — И я горжусь тем, что я Слизерениц, горжусь тем, что ради своей цели мог бы и убить, потому что цель оправдывает средства, как бы вы — Гриффиндорцы — ни думали. И ты не должна погружаться в эту историю, потому что в ней нет хорошего конца. Мы все обречены на такую боль, от которой захочется вскрыться тотчас. Только вот что мне, что Коулу на это плевать. Мы доживаем остатки этого месяца лишь ради Харли, а дальше не будет ничего. И мы готовы к этому, а ты — нет. Ты не умеешь прятать свои эмоции, не умеешь гасить их внутри себя. Лили, ты же просто подавишься ими.

Люис приблизился ко мне и сел на корточки, смотря в глаза. Я испытывала странные чувства: с одной стороны я начинала понимать, что вообще не знаю ничего о Люисе, но с другой стороны, мне казалось, что сейчас я изучила его полностью. Это так непонятно. За всей его ворчливостью и холодности скрывалась отчаянная натура, которой не чужда забота о других. И как же чертовски права была Харли, говоря, что нельзя судить о человеке лишь из-за цвета его галстука, потому что Слизеренцы — холодные снаружи — бывают настолько заботливыми и добрыми, что понятие «кровь» и «цвет» стираются полностью.

— Может, я тоже хочу захлебнуться этими чувствами, — просипела я, не отрывая своего взгляда. От моих слов Люис скривился, и поджал губы, начиная поднимать фотографии. — Люис!

Но Лунн лишь мрачно поглядывал на разбросанные вещи и неторопливо стал их собирать. Он, видимо, хотел своим рассказом отгородить меня от этого, заставить бросить глупую идею о том, что мне бы можно было подружиться с ними. Я тяжело дышала, прожигая его взглядом, и не знала что и делать. Ситуация начинала казаться до невозможности странной, и я действительно начинала жалеть, что сказала то, что успела.