Олимпия

Лима открыла рот. Что, вот так и все? Он поворачивается и шагает обратно к цеху, к друзьям, к Таис, к тому странному человеку, похожему на профессионального солдата.

К своим?

Лима втягивает воздух. Легкие готовы разорваться. Закричать - нельзя. Не получится.

- Клеон!

Это лишь ее панические мысли.

Илот не обернулся ни разу. Вскоре его фигура скрылась за дверью. Лима смотрела на нее, пока не услышала шум мотора.

Фургон с надписью {Окружные грузоперевозки} подкатил к цеху, развернулся задней частью к воротам. Из него вышли два илота в рабочей спецовке. Один остался возле транспорта, другой вошел внутрь. Лима, успевшая спрятаться - действовала она совершенно инстинктивно, - наблюдала за ними из-за пирамиды бетонных плит. Вскоре бродяг стало больше. Двое вывели Агиса и запихнули его в кузов. Хлопнули створки. Клеон, Таис и тот человек с седыми висками влезли в машину через боковую дверцу. Остальные занялись трупами, но Лима не видела и не хотела видеть того, что происходило в цехе. Фургон тронулся с места и покатил к центральным выезду с территории завода.

Подумать только, бунтовщики пользуются легальным транспортом. У них повсюду свои люди? Но чему здесь, собственно, удивляться? Даже из того, что она знает, можно представить себе размер этой подпольной организации. Интересно, подумала Лима, пробираясь по задворкам в сторону шоссе, а в самой Олимпии у бунтовщиков тоже есть шпионы? Что ж, пожалуй, для нее и такое открытие не стало бы сенсацией.

А ведь можно было бы узнать куда больше... Лима мысленно ругала себя. Если бы кое-кто здесь научился, наконец, держать в узде свой поганый характер!

Клеон дал понять, что всякие контакты между ними прекращены, и, наверное, это к лучшему. Лиме надо забыть обо всем. Она вернется к своей жизни, к работе в оранжерее, к отцу, которого попытается вытащить из ямы, где он очутился? и будет надеяться, что однажды очередные гоплиты не придут за ними.

Лима вспомнила мальчиков, стрелявших друг в друга перед камерами.

Не плач, Лима. Плачь - это слабость. Но она все равно плакала. Шла по обочине дороги в сторону Блока 3 Восток и слышала только гул в голове.

Ветер сушил слезы на ее щеках.

17

Охота продолжалась. Каждый день шли трансляции, где гоплиты, превосходя самих себя, соревновались в жестокости.

Теперь это касалось всех секторов, и никто не чувствовал себя в безопасности. Илоты должны всегда помнить о смерти, готовиться к ней каждую минуту. Олимпийцы говорят, что оказывают им громадную честь. Умереть от болезни и старости - вот настоящий позор, но если умрешь от руки хозяина, считай, повезло.

Лима помнила мальчика, учившегося с ней в одном классе. Он мечтал стать жертвой охоты. Все его разговоры неизменно сводились к этому, и каждый раз, когда жребий промахивался, бедняга переживал личную трагедию. Красноречие позволило этому безумцу сколотить вокруг себя единомышленников, таких же детей без перспектив на будущее, и они даже писали петицию в Управу, чтобы их выбрали особым порядком.

Позже, после окончания школы, Лима слышала мельком, что поклоннику охоты повезло. Он добился особого благоволения Совета Эфоров и утащил с собой на тот свет полдюжины своих верных последователей. В прямом эфире их раздавили колесами бронетранспортеров. По счастью, Лима не видела расправы и не интересовалась подробностями. В конце концов, несколькими смертями больше, несколькими меньше. Разве можно чем-то удивить илота? С этим просто живешь. Или умираешь - как вариант. Право на смерть Олимпия пока еще отобрать не в состоянии.

Лима жила, хотя нередко чувствовала, что груз слишком велик и всякий новый приступ отчаяния перебороть становится сложнее. Работа, дом, туда и обратно, и все выверено и знакомо до тошноты. Угодив в замкнутый круг, Лима задыхалась. Несколько ночей после случая на заброшенном заводе она не могла спать. Воспоминания сводили ее с ума. Бессонница сменялась кратковременными периодами тревожного сна, и в этих снах были ужас и кровь, Лима постоянно бежала куда-то, спасалась и кричала навзрыд.

Кто-нибудь слышал ее крик? Если и слышал, то никому, очевидно, не было дела. Отец ни разу не пришел к ней и не поинтересовался, нужна ли помощь.

В конце концов, Лима стала утрачивать ощущение реальности. Внимание ее сделалось рассеянным, отсутствие нормального сна, чувство вины и страх подтачивали разум.

Однажды она просто расплакалась безо всякой видимой причины - случилось это на занятиях с Полифемом и, к счастью, обошлось без свидетелей.

Старик, догадывавшийся, что с ней происходит, прижал Лиму к себе. Ее ничто больше не сдерживало, и она смогла, наконец, дать волю слезам. Полифем, сама тактичность, ни разу не дал понять, что ее ногти, впившиеся ему в предплечья, причиняют боль.

В конце концов, Лиме удалось уснуть. Полифем разбудил ее вечером, напомнив, что пора идти домой. Она поняла, что все это время пролежала на кушетку в его кабинете, укрытая курткой от спецовки.