Олимпия Клевская

— О! Дворянина — в тюрьму?

— Однако же, — заметил Шанмеле, — господин регент приказал колесовать графа Горна, связанного родством с правящими князьями!

— Господин регент был безбожником и ни во что не верил, — возразил начальник, — тогда как нынешний король не желает, чтобы бесчестили знать. Так ему завещал покойный монарх.

— Оставим это, прошу вас, — вздохнул Шанмеле. — У меня другие мысли.

— А, так у вас есть мысли? Да?

— Продолжайте же, сударь, пожалуйста.

— В конце концов, переходя от жульничества к жульничеству, от кражи к краже, маркиз делла Торра… Ах, простите, забыл вам сказать, что он в своих вояжах таскал за собой особу очень красивую и весьма аппетитную, по имени…

— По какому имени?..

— Ах! Забыл, вот ведь… Подскажите же мне.

— Это довольно затруднительно, сударь, коль скоро я не ведаю, ни о ком, ни о чем вы намерены рассказать.

— Я намерен рассказать о молодой особе.

— Вот как?

— О девушке, носящей имя знаменитой женщины.

— Семирамида?

— Нет, в другом роде.

— Лукреция?

— И того меньше. Проклятье, да помогите же мне! Нечто противоположное Лукреции.

— Лаиса?

— Нет, нет, она француженка… Нинон… Вовсе нет. А! Марион! Вспомнил: Марион.

— А, в самом деле, Марион: вы ведь подумали о Делорм, не так ли, господин начальник?

— Да, господин аббат, именно так.

— Вы начитаны.

— Ну да, немного.

— Так вот, эта Марион — к слову будет сказано, по-видимому, девица прелестная, — не была такой мерзавкой, как ее любовник, и хотя он ее держал при себе, чтобы она помогала ему в мошеннических делишках, иногда она его предавала. И вот однажды, когда маркиз обобрал до нитки одного очень красивого парня, который сел с ним за карточный стол и остался без гроша, мадемуазель Марион пожалела одураченного игрока и предупредила его, что он угодил в сети к жуликам. Так и вышло, что он надавал маркизу тумаков и хотел отобрать у него свои денежки. Но было поздно: третий вор, как говорит старина Лафонтен, с тем и исчез. Я говорю "старина Лафонтен", поскольку его обычно так называют. Я уверен, что вы не любите Лафонтена.

— Ах, сударь! — покраснев, воскликнул Шанмеле. — Он писал вещи донельзя фривольные! Однако вернемся к маркизу делла Торра, господин начальник.

— Да, вернемся к маркизу. Так вот, после этого доброго поступка Марион рассталась с маркизом и последовала за красавцем-юношей.

— Тем лучше! Если он был честным человеком, возможно, она обрела свое спасение на этом новом пути.

— Ах, как бы не так, спасение! Вы сейчас увидите. Похоже, у смазливого паренька были какие-то свои тайные дела, не допускавшие присутствия третьих лиц, потому что дня через три-четыре он покинул Марион, разделив с ней те шесть или семь луидоров, которые благодаря ей же смог вернуть. Оставшись одна, не зная, что делать дальше, Марион отправилась в путь наудачу и была настигнута господином делла Торра, который ее выследил; произошла ссора, объяснение, обмен оскорблениями. Вместо того чтобы от всего отпираться, она призналась во всем, даже гордясь содеянным, да так, что делла Торра в минуту гнева убил эту бедную девушку точным ударом шпаги в самое сердце.

— О, гнусный негодяй! — вскричал Шанмеле. — Так вот какова эта знать, о почитании которой в своем королевстве так печется его величество Людовик Пятнадцатый? И как же стало известно об этом преступлении?

— Да очень просто. Марион прожила еще достаточно, чтобы успеть все рассказать. Маркиза схватили вместе с его спутником, который присутствовал при убийстве; спутник был обыкновенным жуликом, его колесовали в Лионе. А делла Торра был признан помешанным и водворен сюда, где его заперли на два поворота ключа.

Шанмеле оглянулся на делла Торра, который, заметив, что на него обращают внимание, заскрежетал зубами и скорчил яростную гримасу.

— Посмотрите, — сказал начальник, — полюбуйтесь на этого страдальца: что за злобная рожа! По зрелом размышлении я его вместо седьмого номера велю отправить вниз, в палату номер девять для буйных.

А теперь, когда я вам сказал все, что вы желали услышать, простимся, господин аббат; вот вы и осведомлены не меньше меня хотя бы в том, что касается этого негодяя. Прощайте же, господин аббат. Вы окажете мне честь поужинать со мной?

И начальник поспешил ретироваться, даже не дожидаясь ответа священника.

LXXV СУМАСШЕДШИЙ ОТ ЛЮБВИ

Оставшись один, Шанмеле в последний раз вгляделся в маркиза делла Торра, который, скорчившись в углу своей камеры, бросал оттуда хищные, полные коварства взгляды.

Аббат подумал, какой ужасной пыткой должно быть существование этого человека, который всегда один, с ним обращаются как с умалишенным, он живет с памятью о своем злодеянии, не подвергаясь упрекам, но и не находя утешения.

Шанмеле убедил себя, что ему следует подойти к этому отверженному и заговорить с ним о Боге, напомнить этому отчаявшемуся о надежде.

И вот, желая приступить к своим обязанностям пастыря, он приблизился к решетке.

Стражник, прислонившись спиной к стене камеры напротив, с любопытством наблюдал за ним и явно был готов в случае необходимости броситься к нему на помощь.