Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

На заседании Академии, где присуждались премии за поэтические произведения, Ламартин сказал ему:

- Гюго, если бы я участвовал в конкурсе, они бы не присудили мне премии.

- А меня, Ламартин, они бы и читать не стали.

- Оба были правы.

Семнадцатого февраля 1849 года Гюго с супругой был приглашен на бал к новому президенту. Адель Гюго рассказала об этом вечере в письме Жюлю Жанену, в прошлом врагу, а ныне другу их семейства: "Я встретила там почти всех, кто бывал на приемах у Луи-Филиппа. Прибавилось лишь два-три монтаньяра и несколько легитимистов - таких, как герцоги де Гиш, де Грамон и Берье, которые находились в оппозиции к прежнему королю. Но я не видела ни одного художника, ни одного философа, ни одного писателя. Я была поражена тем, что власть, всегда столь неустойчивая, предала забвению единственно бессмертную власть. Подобное упущение мне было обидно, тем более что я питаю симпатию к славному имени Наполеона; о своем муже я не говорю - он был приглашен по другим мотивам..." В газете "Эвенман" Тереза де Бларю (Леони д'Онэ) описала этот бал в стиле Готье - Мюссе и отозвалась о нем с великой похвалой. Тем не менее популярность Луи Бонапарта меркла, у него были дорогостоящие любовницы, а Собрание скупо отпускало ему кредиты. Он играл на бирже с Ашилем Фульдом. На горизонте уже восходила звезда Генриха V. В то время маршал Бюжо подготовил небольшую книжку "Уличная война". "Здесь изложены, - писал он, - практические советы, по форме подобные инструкциям против холеры". Каждый задавал себе вопрос, одни с беспокойством, другие с надеждой: "Что же произойдет?"

Сент-Бев, будучи человеком благоразумным, отправился в Льеж, чтобы переждать там смутное время. Адель, которая иногда тайно с ним встречалась, писала ему туда. Она упрекала его в том, что он проявил в отношении ее слишком большую осторожность, что он невнимателен к ней, своему другу. Он оправдывался: "Мое здоровье расшатано, моя нервная система не в порядке, и весь мой организм подвержен недугам. Вы мне говорите: "Не отвергайте и не разбивайте того, что вам дается от всего сердца..." Как? Лишь потому, что я написал не очень понравившееся вам письмо, вы увидели в этом опасность для нашей дружбы, такую большую, что она может привести к разрыву. Мне гораздо нужнее прочная дружба, нежели более горячее, но неровное и властное чувство, какое вызывается определенным родом отношений. Если я непрестанно говорю о своей старости, значит, я отвергаю лишь эту форму наших отношений". Весьма странное письмо, которое только доказывает, что бедная Адель потерпела фиаско, проиграв все ставки.

В мае состоялись новые выборы в Законодательное собрание. Гюго был избран, заняв второе место в Париже, - он получил сто семнадцать тысяч шестьдесят девять голосов. На этот раз в палату его вознесли реакционеры. "Бургграфы" с улицы Пуатье теперь насчитывали в своем воинстве четыреста пятьдесят депутатов, в большинстве монархистов, не игравших, однако, решающей роли, так как существовал раскол между приверженцами старшей и младшей ветви династии Бурбонов. Гюго избирался по списку правых, составлявших большинство. Позиция его становилась все более ложной. Представители улицы Пуатье давали ему указания, но Гюго стремился следовать лишь голосу своей совести. Совесть позволила ему на время выборов объединиться с этой партией. К тому же в нем еще жив был предрассудок: он верил в возможность демократической монархии, он оставался "человеком порядка". Но если в нем и сохранилось что-то от солдата Национальной гвардии - то от "Национальной гвардии героических ее времен". Тирады героев-идеалистов в его драмах выражали его подлинные чувства. Цинизм ему был отвратителен. Его возмущали подлые речи, которые раздавались не столько с трибуны, сколько в комиссиях и в кулуарах. Когда он понял истинные намерения Фаллу и Монталамбера относительно рабочего вопроса, он почувствовал к ним "какой-то ужас" и отошел от них.

Арман де Мелен, честный человек, которого его политические друзья называли сумасшедшим, после Июньского восстания 1848 года добивался, чтобы была создана большая парламентская комиссия для обследования моральных и материальных условий жизни народа. Рассмотрение этого проекта все откладывалось, и большинство депутатов уже считало его похороненным, как вдруг Мелен, к ужасу "бургграфов", сам внес свое предложение. Тотчас началось ловкое маневрирование. Прямо отвергнуть это предложение считали недипломатичным - куда умнее было выхолостить его содержание. Виктор Гюго, при котором "эти господа" говорили откровенно, считая его пешкой, человеком несколько наивным и послушным, слышал, как они заявляли, что "во времена анархии лучшее средство - это сила", что предложение Мелена завуалированная программа социализма, что его следует похоронить приличным образом, и тому подобные милые слова.