Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Современные критики, как это и предвидел издатель, упрекали автора за то, что в романе много отступлений. "Много философских рассуждений, замедляющих повествование", - говорили они. Враждебно настроенный Барбе д'Орвильи тем не менее признавал, что он невольно восхищался картиной сражения при Ватерлоо, "полной лиризма, свойственного господину Гюго, вдохновенному поэту пушек, рожков, маневров, схваток, мундиров, - я признаюсь, что это сражение вызывает живой интерес". Но он полагал, что этот очерк, так же как и описание монастыря Пти-Пикпюс и глава о деньгах, не имеют никакого отношения к роману. Попутно отметим, что подобные упреки делали и Бальзаку и Толстому, в этом не упрекали лишь Мериме. Но Бальзак и Толстой являются более великими писателями, чем Мериме. Не слишком ли длинно описание Геранды в начале "Беатрисы"? Может быть, и так, но без этих длиннот роман стал бы менее насыщенным. Нужны иногда замедления темпа, умолчания, паузы, время. Философское предисловие к "Отверженным" начинается словами: "Это книга религиозная..." Вот в чем секрет. Сент-Бев, который обладал вполне достаточным вкусом, чтобы распознать шедевр, остерегался написать статью, но заметил в своей тайной записной книжке, что, в то время как все представители его поколения превратились в стариков, похожих на тех ревматиков, что сидят на скамейках около Дома Инвалидов и греются на солнышке, Виктор Гюго являл собой пример цветущей молодости.

В ресторане Маньи за обедом Тэн сказал:

- Гюго?.. Гюго совсем не искренен.

Сент-Бев разразился негодующей тирадой:

- Как? Вы, Тэн, считаете, что Мюссе выше Гюго! Но ведь Гюго создает книги... Под носом у правительства, которое все же обладает достаточной властью, он сорвал самый большой успех в наше время... Он проник всюду... Женщины, народ - его читают все. Любую его книгу расхватывают за четыре часа - с восьми до полудня... В молодости, как только я прочел "Оды и баллады", я сразу же понес показать ему все свои стихи... Эти люди из "Глобуса" называли его варваром. Так вот, всем, что я сделал, я обязан ему. А люди из "Глобуса" за десять лет ничему меня не научили...

- Позвольте, - возразил Тэн, - Гюго - это громадное явление нашего времени, но...

- Тэн, - прервал его Сент-Бев, - не говорите о Гюго!.. Вы его не знаете. Только мы двое здесь знаем его: Готье и я... Творчество Гюго великолепно!

3. ГОРА В ОГНЕ

Беспредельный гений.

Бодлер

Теофиль Готье говорил об "Отверженных": "Это ни хорошо, ни плохо; творение это создано не руками человеческими, оно, можно сказать, порождение стихии". Эта оценка более подходит к другим произведениям периода изгнания, и в частности к "Вильяму Шекспиру", "масштабной книге эпической критики", излившейся из лавы, из которой возникают гигантские фигуры с еще не померкшим огненным отсветом. Три причины побудили Гюго обратиться к Шекспиру: в 1864 году должно было быть отмечено 300-летие со дня его рождения, и благодаря этому тема становилась актуальной; Франсуа-Виктор попросил его написать предисловие к своему переводу, а главное, Гюго испытывал потребность заменить предисловие к "Кромвелю", написанное сорок лет тому назад, неким итоговым сводом суждений, который явился бы литературным завещанием XIX века и романтизма.

Шекспира Гюго знал весьма посредственно. Можно вспомнить о первой его встрече с Шекспиром в Реймсе, в мае 1825 года. Тогда Нодье перевел ему экспромтом "Короля Иоанна", и молодой поэт был потрясен. Он не пожелал дочитать трагедию в переводе Летурнера и имел на то основания. Но Нодье и Виньи познакомили его и с другими шекспировскими драмами. Прибыв на Джерси, Франсуа-Виктор спросил отца:

- Чем ты будешь заниматься во время изгнания?

Отец ответил:

- Буду созерцать океан. А ты что намерен делать?

- Буду переводить Шекспира, - ответил сын.

Гюго величественно заметил:

- Есть люди, равные океанам.